Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Религиозные противоречия, конечно, существовали, экономическая эксплуатация стала одной из причин волнений начала 1990-х, но вспышку ярости у народа вызвали не они, а беспощадные репрессии индонезийской армии (Robinson, 1998). Военные не нашли широкой поддержки в массах. После падения Сухарто в 1998 г. и отказа Индонезии от Восточного Тимора в 1999 г. инсургенты Ацеха перешли к активным действиям. В 1990-х 36 тысяч переселенцев с Явы были вынуждены бежать из провинции. В июне 2001 г. Ацеху был предложен договор о региональной автономии, по которому в местный бюджет отчислялось 70% доходных поступлений (ранее лишь 5%). Но перманентная повстанческая война препятствуют выполнению каких-либо соглашений. Суды и прокуратуры вынуждены признать, что никакие законы в мятежной провинции не соблюдаются. В ответ на сопротивление армия усиливает репрессии, и выхода из этой ситуации нет (Human Rights Watch, 2003). Влияние военных резко выросло на всем архипелаге, внутри армии привилегированное положение занимают войска спецназначения. Повстанцы поспешили дистанцировать себя от исламского международного терроризма типа Аль-Каиды.

3. На Молуккском архипелаге и в некоторых районах Сулавеси существуют крупные христианские общины. Во время господства голландцев уроженцы этих мест составили костяк колониальной армии, многие жители приняли христианство. Молуккские солдаты воевали бок о бок с голландцами против индонезийских повстанцев в 1940-х. Они снова заявили о себе в 1950 г., провозгласив Независимую республику Южных Молукк. После поражения мятежники были подвергнуты жестоким репрессиям. Наплыв индонезийских мигрантов усилил напряженность, в полиэтническом регионе началось размежевание мусульман и христиан. Роде (Rohde, 2001) оставил подробный отчет о беспорядках в Посо, Сулавеси, где враждующие христианские и мусульманские банды христиан и мусульман терроризировали местное население. Было убито более 250 человек, сожжены тысячи домов, 70 тысяч человек стали беженцами. Как и в Индии, мелкие инциденты обрастали слухами, вспыхивали и набирали силу мятежи, при этом каждая сторона утверждала, что защищает себя или мстит за зверства, совершенные врагом. Роде считает, что демократизация и децентрализация Индонезии усугубила конфликты, начатые мусульманскими иммигрантами. Банды, организованные местными политиканами и предпринимателями, пытаются легализовать себя в системе коррумпированной власти, а центр уже не в состоянии применить силу, как раньше.

Студент-мусульманин рассказал Роде о беженцах, нахлынувших в его родной город. Это были опасные люди, говорил молодой человек, « они принесли нам свою болезнь ». «Болезнью» он называл привычку к бандитизму и насилию, а не борьбу за независимость от метрополии. В 2003 г. был подписан двусторонний мирный договор между лидерами обеих общин, но разрозненные группы радикалов продолжили вооруженную борьбу. Среди мусульман выделяется такой персонаж, как Ласкар Джихад, он сражался на стороне США с исламскими террористами. Происходящее на Молуккском архипелаге, скорее, напоминает «цикличные мятежи», а не масштабные кровавые чистки.

4. Западное Папуа /Ириан-Джая – конфессионально христианский и этнически меланезийский регион. Миллион его обитателей не имели государственности и культурно были ближе к Папуа-Новая Гвинея, чем к Индонезии. Индонезия оккупировала остров в 1963 г. и официально присоединила его к себе в 1969 г. И снова программа переселения внутренних мигрантов накалила страсти, вызвав к жизни националистические движения, требовавшие автономии или отделения. Относительная отсталость региона и отсутствие поддержки из-за рубежа ослабили национальноосвободительное движение, поэтому индонезийской армии не пришлось прибегать к столь же кровавым репрессиям, как в других случаях. В 2001 г. Джакарта пообещала наделить регион широкими автономными правами, позволила удерживать 70-80% поступлений в местный бюджет, был создан национальный совет самоуправления, представлявший 250 племенных групп. Тем не менее Папуа с порога отвергло этот проект. Вскоре после этого лидер движения был убит. Мегавати, как и ее предшественник Хабиби, вероятно, имели самые миролюбивые намерения, но не смогли удержать под контролем силовиков – убийство, скорее всего, совершили спецслужбы. Положение остается неясным и напряженным. За 30 лет погибло 20 тысяч человек, из них 1500 в 2001 г.

5. Даяки Западного Калимантана. Это три с половиной миллиона человек, этническое большинство региона. Жертвы жестокой эксплуатации со стороны частного и военного бизнеса, а также мигрантов с острова Мадура. Даяки поднимались против мадурцев в 1997 и 1999 г., несколько сот человек было убито, 50 тысяч бежали с острова. Кульминация восстания пришлась на 2001 г., когда даяки уничтожили еще 500 пришельцев (по другим данным – до двух тысяч). По древней традиции, они отрезали головы убитых, что ужаснуло и шокировало мировую общественность. Охотники за головами были объявлены «примитивными дикарями». Один индонезиец с ужасом рассказал корреспонденту о том, как даяк помахал у него перед носом отрезанной головой и сказал: «Это голова мадурца. Если хочешь сохранить свою голову на плечах, уезжай отсюда» ( Los Angeles Times , 3 марта 2001). Террор умеет убеждать. Свыше 100 тысяч человек, практически вся община мигрантов, бежали с Калимантана. Кровавая чистка прошла с большим успехом.

И все же примитивный, уходящий в глубокую древность обычай отрезания голов в данном контексте имел рациональное зерно – даяки хотели посеять ужас. Сопротивление было организовано вполне современными политическими партиями в ответ на создание индонезийским правительством собственных политических институций на острове, которые ущемляли права этнического большинства.

Восточный Калимантан менее поляризован. Ни одна этническая группа не составляет большинства. Проблема кроется в биполярности, а не в гетерогенности. Во время правления Сухарто местные лидеры создали систему патрон-клиентских отношений для поддержки правящей партии. Сухарто использовал даяков в десятилетней войне против коммунистических повстанцев и их предполагаемых союзников – китайских мигрантов (Davidson & Kammen, 2002). Взамен даякские вожди были наделены льготами и привилегиями. Развитие горнодобывающей и деревообрабатывающей промышленности вызвало значительный приток мигрантов. Система лоббирования распространилась на приватизированную промышленность, работа все чаще доставалась определенным этническим группам. Приход демократии политизировал экономические конфликты и перевел их в этническую плоскость. Даякская компрадорская буржуазия использовала примитивные инструменты насилия, чтобы скрыть свою роль и симулировать беспомощность перед якобы нахлынувшей волной возмущения среди своих компатриотов. Ударной силой с той и другой стороны стали горняки и лесозаготовители, они организовались в вооруженные отряды под контролем местных промышленных воротил. Мадурцев поддерживала полиция, даяков – армия. Полунищие рабочие вступили в борьбу друг с другом вместо того, чтобы обратить гнев на классового врага, их эксплуатировавшего (van Klinken, 2002). Боевики, вымуштрованные индонезийской армией, резали головы повстанцам на других островах – впечатляющая тактика устрашения! В трех конфликтах участвовали аборигены, они поднялись против индонезийской армии и переселенцев с других островов. Во всех пяти случаях индонезийские власти, как и голландцы до них, сумели перекупить местную племенную аристократию, это была традиционная политика «разделяй и властвуй», когда в благодарность за лояльность можно было получить хлебную должность или выгодный контракт. Патрон-клиентская система в развивающихся государствах насквозь разъедена коррупцией. Индонезийцы переняли опыт голландцев и научились использовать парамилитарные формирования, на содержании у местных боссов. С 1970-х гг. эта тактика стала общепринятой – индонезийская армия опирается на «всенародное ополчение». Боевики обучались армейским спецназом, использовались теневые бюджеты, «всенародные ополченцы» стали грозной силой, способной справиться с партизанами теми же партизанскими методами. Применялась тактика живого щита, когда боевики выстраивали местных жителей в цепь и под их прикрытием штурмовали деревни мятежников. Специальные карательные команды, добровольцы, молодые исламисты, разнузданные, часто преступные банды, нанятые местными воротилами, не подчинялись никому, в том числе и государству. Насилие росло, становилось хаотичным и этнически направленным, кланы и племенные группы считались или друзьями, или врагами (Nordholt, 2001; Robinson, 1998, 2001b).