Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Для Иоанна Павла II это была еще и личная поездка. Во-первых, тамошнюю кафедру занимал его старый товарищ Марьян Яворский, бывший секретарь Базяка. Во-вторых, именно там когда-то король Ян II Казимир принес свой знаменитый обет Деве Марии. Львов — город польской славы и польской боли. Главный предмет раздора с украинцами.

Оттого и митинговали против его визита националисты — видели в папском визите стимул для польского реваншизма. Глава униатов кардинал Любомир Гузар тоже не выказывал восторга. Для него восстановление латинской иерархии на Украине представляло такое же неудобство, как и для православной церкви. Он надеялся получить от понтифика моральную поддержку своей духовной миссии и крайне ревниво отнесся к тому, что первую мессу Войтыла отслужил по латинскому обряду [1368].

Зато горячо в поддержку паломничества римского папы выступил глава не признанной никем Украинской православной церкви Киевского патриархата Филарет, который в советское время был суровым гонителем униатов, а теперь нежданно-негаданно оказался поборником украинской автокефалии. Архиерей лелеял надежду, что встреча с наместником святого Петра придаст ему официальный статус. В свою очередь, Московская патриархия категорически требовала, чтобы понтифик даже и не думал пересекаться с «самозваным патриархом».

Приветственная речь первосвященника в аэропорту Борисполь продолжила линию великого юбилея на очищение совести церкви. Иоанн Павел II заверил, что прибыл не ради прозелитизма, а для совместной молитвы со всеми христианами; вспомнил об Андрее Первозванном и о двух римских папах-мучениках, скончавшихся в Крыму, традиционно попросил прощения за вины католиков перед православными, заранее простив и православных за их прегрешения перед католиками. Кроме того, понтифик выразил сочувствие жертвам нацизма, коммунизма, а также Чернобыльской аварии, заверил украинцев в их принадлежности к европейской культуре (в силу исповедания христианства) и процитировал Тараса Шевченко:

Мотив покаяния спустя несколько дней неожиданно подхватил архиепископ Любомир Гузар, который на совместной с понтификом литургии на львовском ипподроме попросил у Бога прощения за тех духовных чад греко-католической церкви, которые «к сожалению, сознательно и добровольно» причиняли зло своим соотечественникам и другим народам. Одновременно, как повелось, иерарх простил тех, кто заставил страдать и его паству. И хоть архиепископ не уточнил, за кого он извинился перед Всевышним, было достаточно ясно, что прелат имел в виду прежде всего виновников волынской резни. Слова, необычайные в своей важности! Когда еще их произносить, как не во время паломничества во Львов папы-поляка? [1370]

Это была очередная нить, протянутая между поляками и украинцами после распада СССР. Гедройц умер, но дело его жило. Казалось, два народа наконец обретут взаимопонимание и начнут строить общий европейский дом, как это сделали французы и немцы. Случившаяся вскоре Оранжевая революция вроде бы подтверждала такое предположение. Однако все оказалось куда сложнее. Украина, разрываясь между православным Востоком и униатским Западом, озаботилась поиском национальной идеи и ударилась в ура-патриотизм. Период роста всегда сопряжен с перегибами и ухарством — молодым ведь море по колено. И вот вчерашний триумфатор Ющенко, начавший свое президентство с открытия польско-украинского кладбища во Львове, закончил его прославлением Бандеры и УПА (какой плевок в душу полякам!). Два народа, готовые уже слиться в объятиях, вновь разошлись, увлеченные тем самым новым язычеством, о котором предупреждал понтифик, — преступным обожествлением нации. Не случайно, наверное, тот же Гедройц отказался в свое время и от польского ордена Белого орла, и от украинского ордена «За заслуги» — не хотел своим авторитетом подкреплять амбиции политиканов, захвативших бразды правления в обеих странах. Войтыла, скажем прямо, оказался более наивен. Или более снисходителен. В конце концов, он не был политиком. Его задача заключалась в другом: нести слово Божье и напоминать о вечном.

В целом паломничество на Украину прошло по давно сложившейся схеме: в Киеве понтифик встретился с представителями других конфессий и отслужил литургию по местному обряду, в Быковне помолился за души убиенных, в Бабьем Яру вместе с главным раввином Украины Яковом Блайхом прочитал кадиш, во Львове посетил армянский храм, расписанный Яном Генриком Розеном (автором фресок на темы польской истории в часовне Кастель-Гандольфо), и греко-католический собор святого Юра, причислил к лику блаженных двадцать восемь униатов, пострадавших от советских репрессий, короновал образ Богоматери (тот самый, перед которым давал обет Ян Казимир) и произнес проповедь на польском и украинском языках. Последнее особенно пришлось по сердцу местным жителям, не привыкшим к подобным знакам внимания, — Алексий II всегда обращался к своей украинской пастве по-русски.

Тенью на все паломничество легла конфронтация с Московским патриархатом. Иоанна Павла II не пустили в Софийский собор, а запланированную там встречу с лидерами других конфессий перенесли в киевскую филармонию, куда явился, кстати, и неканонический патриарх Филарет, обменявшийся с понтификом братским поцелуем (они были знакомы еще по встрече в Ассизи в 1986 году). Вызов Алексию II? Возможно. Однако и московский предстоятель не сидел сложа руки: как раз во время пребывания Иоанна Павла II на Украине он с явным намеком прибыл в соседнюю Беларусь. А после отлета наместника святого Петра в Рим православные монахи принялись освящать места его пребывания в Киеве, дабы очистить их от католической «скверны». Спустя несколько месяцев глава Отдела внешних церковных связей патриархии митрополит Кирилл объявил, что в России католикам не позволят привлекать в свои ряды никого, даже атеистов [1371].

В сентябре Войтылу ждало новое паломничество, и вновь с ностальгическим оттенком. Теперь он летел в Казахстан, место ссылки тысяч поляков, и среди них — ксендза Тадеуша Федоровича, который теперь доживал свой век в Школьно-образовательном центре для слабовидящих и слепых детей в Лясках, где он служил пастырем аж с 1944 года. Войтыла знал Федоровича по Кальварии Зебжидовской, в которой тот духовно опекал учащихся львовской семинарии. Во Львове Федорович тоже оставил свой след: в 1939 году он служил викарием в тамошнем костеле святой Марии Магдалины.

Федорович скончался в июне 2002 года. Годом раньше умер Анджей Бардецкий, представитель краковской курии в «Тыгоднике повшехном». В разгар торжеств великого юбилея отошли в мир иной Тишнер, Гедройц и Жукровский. До того, в январе 1999 года, не стало Туровича. Дни самого Войтылы тоже подходили к концу. Завершалась эпоха. Уходили те, кто помнил довоенную Польшу. Им грех было пенять на судьбу. Пережив нацистскую оккупацию и социализм, они все-таки застали то время, когда Польша обрела суверенитет и вошла в семью европейских народов, а поляк воссел на Святом престоле. Кто мог мечтать о таком еще четверть века назад?