Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Впрочем, надо отдать должное Э. Лёверсу: если, говоря о промышленности, он еще пытается как — то смягчить впечатление от тяжких последствий Революции, не упоминая всех отраслей, пораженных кризисом, то в отношении сферы обмена он честно признает, что «большая атлантическая торговля» Франции в те годы пережила настоящий крах [615] Leuwers H. Ор. cit. Р. 243–244. .

Таким образом, мы можем констатировать определенную подвижку в интерпретации и этого аспекта Революции современными наследниками «классической» историографии. Остались в прошлом некогда аксиоматические утверждения о благотворном влиянии Французской революции на последующее экономическое развитие страны. Историки Революции приняли во внимание, хотя, похоже, и не слишком охотно, новейшие труды специалистов по экономической истории Франции, показавших, что негативные последствия социальных и политических потрясений продолжали сказываться на французской экономике еще не одно десятилетие.

Любой автор, пишущий о Французской революции, не может обойти молчанием такую ее печальную страницу, как Террор. Для апологетической историографии этот кульминационный момент развития Революции всегда являл собой камень преткновения. И в самом деле, очень непросто объяснить, как под сенью благого лозунга о всеобщих свободе, равенстве и братстве сформировалась невиданная до той поры мощная машина государственных репрессий, жертвами которой стали не только многие противники перемен, но и тысячи далеких от политики людей, а также немалая часть самих творцов Революции. Уже современниками революционных событий выдвигались различные объяснения феномена Террора, которые в дальнейшем были подхвачены историками [616] Подробнее см.: Чудинов А. В. Суровое «счастье Спарты» (Современники Французской революции о феномене Террора) // Человек эпохи Просвещения. М., 1999. С. 173–187. . Из всех этих трактовок наиболее подходящей для того, чтобы, если не полностью стереть, то хотя бы подретушировать кровавое пятно на сакральном образе Революции, считалась теория обстоятельств. Она была сформулирована еще в термидорианский период, когда в Конвенте встал вопрос об ответственности за Террор тех членов Комитета общественного спасения, которые хоть и участвовали в свержении Робеспьера, но ранее вместе с ним управляли Францией. В свое оправдание обвиняемые заявили, что проводить политику Террора их вынуждала «сила обстоятельств» — необходимость защищать Республику от внешних и внутренних врагов. Позднее эта концепция получила развитие в воспоминаниях целого ряда участников Революции, а затем и в трудах сторонников «классического» направления историографии [617] Подробнее см.: Чудинов А. В. Террор // Всемирная история. Т. 4: Мир в XVIII веке. М., 2013. С. 664–665. . И, судя по рассматриваемым здесь трудам современных французских историков, она и ныне пользуется спросом.

В 2014 г. исполнилось уже 220 лет со времени Термидорианского переворота, тем не менее объяснение причин Террора, предложенное в книге Э. Лёверса, мало отличается от того, что было сформулировано вскоре после падения Робеспьера. Приведу несколько цитат:

«Чтобы покончить с восстанием [в Вандее. — А. Ч .], находившийся в миссии представитель Конвента Каррье организовал в Нанте смертоносные судебные репрессалии, а колонны генерала Тюрро, прозванные “адскими колоннами”, осуществляли политику выжженной земли в Може, регионе Нанта…»

«В департаментах, наиболее затронутых действием чрезвычайной юстиции, — на юге Нормандии, в Бордо, в Южной Франции, Лионе и Нор-Па-де-Кале — правосудие обрушилось теперь на “мятежников”, “федералистов”, вернувшихся в страну эмигрантов и других деятелей сопротивления Революции ».

«Весной 1794 г. началась новая фаза [Террора]: теперь многие из чрезвычайных судов в провинции ликвидировались, а наказание контрреволюционеров все больше сосредоточивалось в Париже…» [курсив в цитатах мой. — А. Ч.] [618] Leuwers H. Op. cit. Р. 119, 120–121.

Как видим, автор последовательно проводит мысль о том, что Террор был средством внутриполитической борьбы, направленным против врагов Революции и обусловленным исключительно их сопротивлением.

Ж. — К. Мартен, говоря о Терроре, использует, правда, не столь «политкорректные» формулировки, как его коллега, и не пытается за счет обтекаемых фраз сгладить то удручающее впечатление, которое способны произвести на читателя масштабы происходивших тогда репрессий. Тем не менее объясняет их он точно так же — «силой обстоятельств», потребностями ведения внешней и внутренней борьбы против врагов Республики:

«…Лишь регионы “гражданской войны ”, где эти люди [представители Конвента в миссиях и их окружение. — А. Ч.] могли действовать без каких-либо сдержек, испытали неконтролируемый всплеск репрессий в периоды наиболее ожесточенных боев».

«Однако наихудшие репрессии произойдут, когда война вместе с соперничеством и внутренней борьбой политических “фракций” дадут основание для массовых убийств и казней».

«Положение представителей в миссиях <���…> также служит объяснением насилия. Приоритетом для них были защита и снабжение продовольствием городов и армий; они проводили реквизиции, облагали налогами наиболее богатых, наказывали “предателей” и противников, начиная с неприсягнувших священников и дворян, и опирались в этом до февраля — марта 1794 г. на местных санкюлотов. <���…> Эти люди надежно оберегали Францию от вторжения и контрреволюции , но крайне высокой ценой» [курсив в цитатах мой. — А. Ч .] [619] Martin J. - C. Nouvelle histoire de la Révolution. Р. 398, 410, 418. См. также: Р. 434, 438 и далее. .

Особый интерес представляет объяснение Ж. — К. Мартеном размаха репрессий в Вандее, поскольку сам он долгие годы специализировался именно на изучении Вандейского восстания [620] См., например: Martin J. - C. Une Guerre interminable, la Vendée deux cents ans après. Nantes, 1985; Id em. Blancs et Bleus dans la Vendée déchirée. Р., 1986; Id em. Une région nommée Vendée: entre politique et mémoire, XVIII e siècle — XX e siècle. Mugon. 1996; Mem. La Vendée et la Révolution: accepter la mémoire pour écrire l’histoire. Р., 2007. :

«Вандея имела те же черты, что и другие регионы, подвергшиеся репрессиям, начиная с того, что ее сельское население, не говорившее по-французски, вызывало к себе такое же презрение, как бретонцы, эльзасцы, баски и корсиканцы. Там была проявлена обычная беззастенчивость в ликвидации групп дезертиров, когда на кону стояла победа в войне. <���…> Ничего не известно о том, к каким методам прибегали здесь, как и в других местах, представители государства, если они не вступали при этом в конфликт с [правительственными] комитетами. Особенность войны в Вандее состоит лишь в ее размахе и ее сложности. Угроза была ужасна, контрреволюция могла захватить Нант , одним ударом изменив историю страны! Страх, лежавший в основе политических решений революционеров с 1789 г., сыграл против Вандеи — боялись, что она прорастет повсюду» [621] Martin J. - C. Nouvelle histoire de la Révolution… Р. 416–417. .