Йен Уортингтон - Филипп II Македонский

В 352 году, вступив в Фессалию, Филипп приказал своим воинам надеть перед боем лавровые венки, как будто они сражались «под предводительством самого бога». [257] Юстин 8.2.3, Диодор 16.35.5. Этот символ должен был означать, что Филипп сражается не просто из желания отомстить за себя и защитить своих фессалийских союзников, но что он воюет из религиозных чувств, защищая самого Аполлона. [258] Юстин 8,2.3; ср., например, Hammond, Macedonian State, р. 114. Гриффит (Griffith, Macedonia 2, pp. 274–5) считает венки лишь уловкой, призванной восстановить пошатнувшийся дух армии, но это маловероятно. В этом смысле македонскую армию вел в бой действительно сам бог. Хотя мы не можем сомневаться в благочестии Филиппа, главная причина его возвращения заключалась совсем в другом — в расширении македонской сферы влияния.

Я бы сказал, что возвращение Филиппа ознаменовало собой разительные изменения в его планах относительно Греции. До сих пор основная его цель заключалась в охране македонских границ от вражеских нападений, объединении своего царства, развитии экономики и нейтрализации, с помощью дипломатии и любых других средств, тех иноземных сил, которые прежде вмешивались в македонские дела. Главными такими силами были Афины, Фивы и Халкидский Союз. Как мы видели, он успешно выполнил эти задачи, но в 353 году он неожиданно потерпел крупное поражение в бою. Это не был полный разгром, но его армия бежала. Как сообщает Диодор, войска вынудили Филиппа вернуться в Македонию. Эти события позволяют понять, какие отношения установились между Филиппом и его армией, а также какие планы он вынашивал в отношении Греции. [259] См. Ian Worthington, 'Alexander, Philip, and the Macedonian Background', в книге J. Roisman (ed.), Alexander the Great (Leiden: 2003), pp. 94–6; дальнейшее изложение основывается на этой работе.

Ономарх разбил македонян, но не уничтожил. Македонская армия отступила с поджатым хвостом, но так и не вышла из повиновения царю и вернулась с ним в Македонию. Вероятно, происходили какие-то брожения, особенно среди отрядов, набранных в Иллирии и Пеонии. Одним из следствий поражения было возможное вторжение в Македонию со стороны иллирийцев и пеонов. Филипп победил эти народы вскоре после своего восшествия на престол, но их земли так и не были полностью завоеваны: Верхняя Македония продолжала доставлять Филиппу беспокойство и в последние годы правления. [260] А. В. Bosworth, 'Philip II and Upper Macedonia', CQ2 21 (1971), pp. 93–105. Юстин пишет, что после убийства царя в 336 году «разные народности [в войске Филиппа] восприняли это по-разному. Одни, угнетаемые несправедливым рабством, конечно, стали надеяться на получение свободы; другим надоела долгая служба, и они радовались тому, что избавились от похода в Азию», между тем как друзей покойного царя беспокоили «иллирийцы, фракийцы, дарданы и другие варварские племена, верность которых была сомнительна, которые в душе были предателями, — если бы все эти народы одновременно отложились от Македонии, устоять было бы невозможно». [261] Юстин 11.1.1–6.

Суть неурядиц очевидна: воины из Верхней Македонии и других областей не хотели больше служить в македонской армии либо потому, что были призваны против их воли, либо потому, что устали от долгих походов. Кроме того, как мы уже указывали выше, верность недавно покоренных племен, вынужденных стать под македонские знамена (из приведенного выше отрывка из Юстина на состояние 353 года следует исключить фракийцев, поскольку Фракия была покорена только в конце 340-х годов), всегда оставляла желать лучшего. В свете этих соображений я полагаю, что войска из Верхней Македонии и Пеонии воспользовались неожиданным поражением Филиппа для того, чтобы вернуться на родину, и что их примеру последовала остальная часть армии, деморализованная и понесшая большие потери. Этой теории не хватает надежных подтверждений, но, тем не менее, она объясняет, почему армия бежала, а не просто отступила.

Если все было так, то Филипп, вероятно, понял, что поражение не столько нанесло удар по боевому духу всей его армии, сколько предоставило возможность частям из недавно присоединенных областей выйти из повиновения. Лишь с большим трудом ему удалось приободрить своих людей после битвы с Ономархом. А если бы не удалось? Серьезные последствия, к которым привела эта неудача, со всей ясностью показали, насколько легко Македония может вновь погрузиться в хаос, из которого она едва выбралась, когда он стал царем, особенно если от нее отпадут иллирийцы и другие сопредельные народы. Филипп хорошо помнил времена фиванской гегемонии в Греции и ее скоротечность и не хотел, чтобы Македония повторила судьбу Фив. Он ясно увидел шаткость своего положения, равно как и ненадежность Пеллы в качестве центра объединенного государства. Создавая новую армию, Филипп создал себе и новые проблемы, так как теперь ему надлежало поддерживать верность и единство своего войска.

Чтобы достичь этого, ему нужно было вести постоянные войны и непрерывно одерживать победы. Поэтому безопасность границ больше не могла быть единственной задачей: новой целью стали завоевания в Греции, а в конечном итоге, и в Персии. [262] Cp. J. R. Ellis, The Dynamics of Fourth-Century Macedonian Imperialism', Ancient Macedonia 2 (Institute for Balkan Studies, Thessaloniki: 1977), pp. 103–14. Поражение от Ономарха породило необходимость создать настоящую империю, чтобы закрепить успехи, достигнутые в деле объединения Македонии, а это означало неминуемую войну с греками. [263] J. Buckler, 'Philip H's Designs on Greece', in W. R. Wallace and E. M. Harris (eds), Transitions to Empire: Essays in Honor of E. Badian (Norman, OK: 1996), pp. 77–97. Баклер утверждает, что Филипп был оппортунистом, который питал замыслы о расширении своего влияния в Средней и Южной Греции с начала своего правления, но выжидал момента для вмешательства. Я не согласен с мнением Баклера по поводу столь ранних планов Филиппа, но я разделяю его точку зрения в том отношении, что Филипп прибег к военным действиям в качестве последнего средства и откладывал военное вмешательство, пока у него не осталось других вариантов. Лавровые венки на головах македонских воинов стали первым знаком этой новой задачи.

Вместо того чтобы поджидать подхода Ономарха и вступить с ним в бой, царь занялся Пагасами. Афиняне отправили оборонять эту важную гавань своего полководца Хареса, но он еще не прибыл на место, и Пагасы быстро оказались в руках Филиппа. Лишившись безопасного порта, в котором можно было бы высадить войско, Харес мог лишь поплыть дальше по западному берегу залива и потому не сумел никак помочь союзникам. Ономарх во главе большого войска, состоявшего из фокейцев и наемников, к тому времени уже пришел в Фессалию, и две армии сошлись на Крокусовом поле. У Филиппа было около трех тысяч всадников и 20 тысяч пехоты, надевших лавровые венки в честь Аполлона, против пятисот всадников и 20 тысяч пехоты Ономарха.