Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Комиссия личного состава посмотрела на дело иначе. Она, в данном случаем, как и в вопросе о временном устранении выборных членов Государственного совета, убоялась «обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований», о котором упоминали наши старые Основные законы времен неограниченного самодержавия. Основываясь на буквальном смысле п. 2-го ст. 18 Учреждения] Государственной] думы, комиссия большинством голосов предложила общему собранию признать члена Государственного совета А. А. Мануйлова выбывшим из состава Совета. Приложенное мною к докладу комиссии подробно мотивированное особое мнение, разумеется, никакого эффекта не произвело, и предложение Комиссии было одобрено огромным большинством общего собрания. Аналогичное постановление было вынесено и по отношению к профессору В. И. Вернадскому, положение которого, впрочем, существенно отличалось от положения А. А. Мануйлова: он был уволен от должности профессора согласно поданному им о том прошению, а не в дисциплинарном порядке, как А. А. Мануйлов.

Министр Кассо одержал полную победу. С одной стороны, он отделался от целого ряда строптивых профессоров Московского университета. С другой стороны, так сказать попутно, был установлен важный прецедент по вопросу об удалении неугодных представителей академической курии в Государственном совете путем простого увольнения их без прошения в отставку от занимаемой ими должности ординарного профессора.

Покончив с Москвой, министр принялся за чистку Петроградского университета, в первую голову юридического факультета его, состав которого был признан особенно зловредным. Более осторожная тактика названного университета, встретившая поддержку и одобрение со стороны всех без исключения начальников и профессуры многочисленным остальных высших учебных заведений, сосредоточенных в Петрограде, побудила министра избрать иные меры, нежели те, которые оказались возможными в Москве.

Наскок на Петроградский университет проявился в двух формах. С одной стороны, началась вакханалия переводов отдельных неугодных профессоров Петроградского университета в провинциальные университеты, с заменою их в порядке непосредственного назначения «кассовцами». С другой стороны, порядок замещения вакантных кафедр путем объявления конкурсов на освободившиеся кафедры и избрания профессоров факультетами и Советом университета фактически был совершенно упразднен: все вакантные кафедры стали замещаться исключительно в порядке непосредственного назначения профессоров министром.

Если вторая из указанных мер шла вразрез с духом высочайшего указа об автономии от 27 августа 1905 г., то первая, сверх того, не находила почвы даже в университетском Уставе 1884 г.; и этот чисто реакционный Устав не знал института перевода профессора из одного университета в другой помимо собственного желания и согласия переводимого профессора. К тому же эта неслыханная по дикости и безобразию мера, даже с точки зрения на нее как на меру дисциплинарного взыскания, в применении к университетским преподавателям являла собою полную бессмыслицу: если профессор не годился в качестве университетского преподавателя в одном университете, то почему он мог годиться в качестве такового в другом? С другой стороны, провинциальные университеты при такой системе переводов превращались в своего рода дисциплинарные батальоны по отношения к столичным университетам. Воистину, нужен был совершенно исключительный цинизм и чисто большевистское презрение к науке и к русским университетам, чтобы додуматься до такой меры, и чтобы решиться провести ее в жизнь.

Летом 1911 г. Петроградский университет в указанном порядке лишился профессора гражданского права М. Я. Пергамента, который был переведен в Юрьевский университет. В 1912 г. та же участь постигла профессора истории римского права, незабвенного И. А. Покровского, он был переведен в университет Св[ятого] Владимира в Киеве. В 1913 г. меня перевели в Харьковский университет.

Тяжкие для университетов последствия такой политики министра усугублялись тем, что профессора Пергамент и Покровский предпочли скорее выйти в отставку, нежели подчиняться невыносимому произволу министра.

Параллельно с переводами ученых стал практиковаться систематический отказ в утверждении профессоров, избранных университетскими советами на вакантные кафедры. Ход давался только тем лицам, которые соглашались на прямое назначение их. Об одном прямо-таки предельном случае разнузданности, проявленной министром в этом отношении, я расскажу ниже.

Заботы Л. А. Кассо о надлежащей постановке высшего образования в России сказанным не ограничились. Они проявились в новом направлении по следующему поводу. Ряд московских профессоров, частью добровольно ушедших, частью уволенных министром, пожелали вновь вернуться в университет в звании приват-доцентов.

В качестве таковых они объявили, что будут читать общие курсы по ранее занимавшимся ими кафедрам, замещенным «кассовцами», параллельно с новыми профессорами. На чтение таких параллельных курсов приват-доценты по духу и по букве университетского] Устава 1884 г. имели полные право. Однако при существовании гонорарной системы, введенной тем же Уставом, подобные параллельные курсы грозили причинить крупные материальные убытки вновь назначенным на их место профессорами, ставленникам министра: значительная часть вносимой студентами платы за слушание лекций могла уплыть из рук этих профессоров. Недолго думая, министр со свойственным ему пренебрежением к закону, разослал по всем университетам циркуляр. В нем он, в прямое нарушение соответствующих постановлений Устава, предписал университетским коллегиям не допускать приват-доцентов до чтения общих, т. е. обязательных для студентов, параллельных курсов: приват-доценты, согласно решению министра, могли читать только факультативные специальные курсы.

В это время я уже не состоял ректором университета: я покинул эту должность еще осенью 1911 г. ввиду коренного разногласия моего с университетской политикой министерства. Однако как член юридического факультета, которому, наряду с остальными факультетами, было предписано провести в жизнь явно незаконные распоряжения министра, я не счел себя вправе молча подчиниться ему. В архиве Государственного совета мне нетрудно было добыть все нужные материалы по истории выработки университетского Устава 1884 г. На основании их мною была составлена докладная записка, которую я внес в юридический факультет Петроградского университета. В этой записке я, на основании изложенных в ней данных, предлагал факультету войти в Совет университета с представлением нижеследующего содержания. В Своде законов (ст. 178 Общ [его] учреждения] губ[ерний] по прод[олжению] 1912 г. и ст. 191 Учр[еждения] Министерств] по прод[олжению] 1912 г.) сохранилось введенное еще Петром Великим право ремонстрации подчиненных лиц и учреждений против начальственных распоряжений, признаваемых ими несогласными с законом. Ст. 191 Учр[еждения] Министерств] (по прод[олжению] 1912 г.) формулировала это право следующим образом: «Если бы в предписании, непосредственно от власти министра исходящем, начальство, ему подчиненное, усмотрело отмену закона, учреждения или объявленного прежде высочайшего повеления, тогда оно обязано представить о сем министру. Если же и засим предписание будет подтверждено от лица министра в той же силе, тогда начальство обязано случай сей представить Правительствующему] сенату на окончательное разрешение». Мое предложение сводилось к тому, чтобы использовать в данном случае упомянутое право ремонстрации, которое одновременно являлось и возложенной на нас законом обязанностью.