Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Немецкие войска приступили к расчистке завалов. Саперы взрывали дома, грозившие обрушиться, обезвреживали мины, открывали для движения севастопольские улицы, с помощью местных жителей восстановили подачу воды и электричества. Но при таком масштабе разрушений быстро восстановить нормальную жизнь было невозможно. Например, трамвайные линии пострадали так сильно, что их не удалось ввести в строй ни во время оккупации, ни позднее, при восстановлении города. После войны по бывшим трамвайным маршрутам пустили троллейбус.

В оккупированном Севастополе жителям угрожали голод и болезни. Немецкие источники утверждают, что оккупанты прилагали серьезные усилия для поддержания здоровья жителей города. Ответственным за медицинскую помощь населению Севастополя и военнопленным, среди которых насчитывалось около пяти тысяч раненых и больных, был назначен начальник 1-й (150-й) медицинской роты 50-й дивизии майор доктор Доме. В условиях летней жары, антисанитарии и недостатка чистой воды опасность распространения инфекций была велика. Но «благодаря профилактическим мерам и активной поддержке русских врачей немецкая медицинская служба смогла быстро локализовать вспышку дизентерии в лагере военнопленных и предотвратить ее распространение» [1462]. Такие утверждения противоречат свидетельствам, что немцы жестоко обращались с пленными и не оказывали им никакой помощи.

У победителей были и другие заботы. Через несколько дней после взятия города 1 июля 1942 г. Манштейн планировал провести в одиннадцатой армии пышное празднование победы и поминальную службу. Он решил, что для этого мероприятия больше подходит не Севастополь, а бывший царский дворец в Ливадии под Ялтой. Были приглашены все офицеры в должности командира батальона и выше, а также офицеры, унтер-офицеры и рядовые, награжденные Рыцарским или Золотым немецким крестом [1463]. В своей речи Манштейн поблагодарил солдат одиннадцатой армии и VIII воздушного корпуса «за их преданность, храбрость и стойкость, нередко проявлявшиеся почти в критическом положении, за все совершенное ими». Однако вскоре начались неприятности. Торжества пришлось прервать из-за появления нескольких советских бомбардировщиков, совершивших неожиданный налет на Ливадию, во время которого были убиты или ранены несколько шоферов — неудачное и даже зловещее завершение праздника [1464].

После падения Севастополя Манштейн издал приказ по одиннадцатой армии, в котором заявил:

«В ходе 25-дневного наступления ваша храбрость сокрушила самую сильную крепость врага и разбила его армию. Даже самое упорное сопротивление противника не устояло против вашей воли к победе. Ваши пушки уничтожали танки и скалы. Наша авиация и артиллерия пробивали бреши, но наибольшую славу заслужили пехотные полки и инженерные батальоны» [1465].

После того как бои в Севастополе утихли, и одиннадцатая армия выполнила свою задачу, Манштейн покинул Крым, чтобы вместе с женой провести отпуск в Румынии. Будучи личными гостями маршала Антонеску, они прекрасно провели время на роскошном курорте Предеаль в Карпатских горах, а также посетили немецкие общины в Трансильвании [1466].

Манштейну было за что благодарить румынских хозяев. Как отмечает историк Марк Эксворти, Антонеску проявил себя «безупречным союзником». Приняв командование одиннадцатой армией в сентябре 1941 г., Манштейн постоянно просил у руководителя Румынии подкреплений — и получал их. Несмотря на то что их боеспособность была ниже, чем у немецких войск, румынские части внесли существенный вклад в победу. Им отводилась роль поддержки, но это позволяло высвободить «немецкие подразделения для решающих атак, которые они поддерживали своими вспомогательными ударами» [1467]. Немецкие офицеры критиковали действия союзников, но румыны вовсе не уклонялись от боя, как думали многие. Однако храбрость не могла заменить отсутствие тяжелого вооружения и тактического умения во многих аспектах боевых действий.

Эвакуированным советским командирам было нечего праздновать, за исключением собственного спасения. Закончившаяся поражением оборона Севастополя подтолкнула многих из них к серьезным размышлениям. Однако вскоре государственная пропаганда превратила поражение в героический подвиг. В газете «Правда» была напечатана довольно резкая статья Октябрьского, восхвалявшая доблесть его солдат и очернявшая противника:

«По приказу Верховного командования Красной армии 3 июля советские войска оставили гор. Севастополь. Более 8 месяцев наши героические моряки, славные пехотинцы, отважные летчики, артиллеристы, минометчики, танкисты с беспримерным в истории всех войн мира мужеством и стойкостью обороняли морскую крепость. Враг вошел в город через горы своих трупов, вошел, захлебнувшись своей собственной черной, подлой кровью. Слишком дорого далась немцам так называемая „победа“. Это — пиррова победа. Факт этот немцам не удастся скрыть от мирового общественного мнения, как бы они этого ни хотели» [1468].

Петров по возвращении в Москву в конце 1942 г. пытался переосмыслить исход сражения за Севастополь. Бывшему командующему Приморской армией предложили написать вступление к книге военного корреспондента А. М. Хамадана «Севастопольцы». «Героизм и доблесть севастопольцев в отечественной войне 1941–1942 гг., — заявил Петров, — служат путеводной звездой, образцом мужества и примером для всех, кто честно и искренне ненавидит фашистское варварство, кто хочет счастья людям и лютой смерти насильникам, поджигателям и убийцам из гитлеровского лагеря» [1469].

Октябрьский завершил свой рассказ об обороне города такими словами: «Недалек тот час, когда эти бандиты с большой дороги все до одного найдут свой бесславный конец на широких полях Отечественной войны, как нашли его сотни тысяч немцев под стенами легендарного Севастополя» [1470]. Октябрьский оставался командующим Черноморским флотом до конца войны, несмотря на потерю его главной базы [1471]. Будущее Петрова было менее определенным. Он командовал армиями и фронтами, но ни разу долго не задерживался на одном посту. В ноябре 1943 г. во время Керченского десанта Петров вернулся в Крым в должности командующего Северо-Кавказским фронтом.

В то время когда Петров и Октябрьский размышляли над недавними событиями, в Севастополе уже начались репрессии против представителей советских властей. Месть победителей обрушилась на побежденных. Количество военнопленных было так велико, что немцы организовали «более двадцати» лагерей в самом городе и вокруг него. Согласно советским источникам, в июле 1942 г. «в Инкерманском лагере было уничтожено более 450 военнопленных», а в августе «массовые расстрелы были произведены во всех лагерях». Немцы придумали новый способ уничтожения врагов: «С ноября 1942 года они стали ежедневно выгонять по 20–30 человек из лагеря военнопленных в Лазаревских казармах и заживо закапывать их в воронках от авиабомб. После освобождения Севастополя было обнаружено 190 таких воронок, в которых было 2020 трупов». Использовались и другие жестокие способы убийства. Например, «на баржу погружено около 2 тыс. военнопленных, баржа также ушла в море, откуда больше не вернулась» [1472]. Эти убийства продолжали череду военных преступлений, совершенных одиннадцатой армией в ходе боевых действий. Примечательно, что из семнадцати пунктов обвинения, предъявленного Манштейну на судебном процессе в Гамбурге в 1949 г., девять имели отношение к жестокому обращению с военнопленными в Крыму. По одному пункту он был признан виновным, а еще по четырем обвинение было переквалифицировано — возможно, необоснованно — таким образом, что его осудили не за совершение преступлений, а за преступное бездействие [1473].