Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Манштейн одержал победу, но немецкая армия отчаянно нуждалась в подчиненных ему войсках на других участках Восточного фронта. Первыми подлежали передислокации подразделения тяжелой артиллерии и отдельные пехотные полки, приданные одиннадцатой армии во время решающего штурма Севастополя. В Крыму остались только две немецкие пехотные дивизии: 46-я и 50-я. 22-ю дивизию перебросили на Крит, 72-ю вернули группе армий «Центр». Остальные формирования XXX и LIV корпусов (24, 132 и 170-ю пехотные дивизии, а также переименованную 28-ю егерскую дивизию) вместе со штабом одиннадцатой армии перебросили под Ленинград в распоряжение группы армий «Север».

В начале сентября 1942 г. только штаб XLII корпуса и 46-я дивизия, а не вся одиннадцатая армия, как предполагалось ранее, переправились через Керченский пролив (операция «Блюхер») и присоединились к наступлению семнадцатой армии на Северный Кавказ. 50-я дивизия последовала за ними в конце октября, пополнив первую танковую армию, которая уже отправила свой инженерный батальон для участия в Сталинградской битве. Тот факт, что через год дивизия вернулась в Крым, можно объяснить сверхамбициозными планами на лето и осень 1942 г. Большую часть 1943 г. гарнизон полуострова состоял из различных румынских формирований (в основном дивизий I горного корпуса), а также различных немецких частей пополнения или учебных подразделений [1474].

Расформирование одиннадцатой армии и переброска оставшихся ресурсов с юга на север в разгар операции «Восточная армия» было одной из вопиющих ошибок во время Второй мировой войны. Как отмечал Манштейн в мемуарах, «такое расчленение армии, в которой под руководством штаба армии длительное время совместно действовали одни и те же корпусные штабы и дивизии, при любых обстоятельствах было достойно сожаления». Подчеркивая важность понимания и сплоченности, он заявлял: «Знание друг друга, доверие друг к другу, добытое в трудных боях, — это моменты, которые имеют большой вес в войне и которыми никогда не следовало бы пренебрегать». Более того, Германия искала «решения своей судьбы» на юге Восточного фронта, и «для этого никакое количество сил не было лишним» [1475]. Последующие события подтвердили правоту его рассуждений, которую он тщетно пытался объяснить Гитлеру. Тем не менее фюрер был убежден, что главнокомандующий одиннадцатой армией, вдохновленный блестящим успехом под Севастополем, именно тот человек, который способен повторить свой успех под Ленинградом. Эти надежды оказались полностью необоснованными.

После переброски на север, завершенной 27 августа 1942 г., все силы одиннадцатой армии были немедленно брошены на отражение советского контрнаступления на Ладожском озере в сентябре 1942 г., а не на штурм второго по величине города Советского Союза. Такое распыление, а не укрепление боевой мощи одиннадцатой армии лишило Гитлера важного оперативного резерва на Восточном фронте, который мог бы помочь избежать разгрома под Сталинградом. Но у немецкой армии, растянутой по огромному 2000-километровому фронту от Ленинграда до Северного Кавказа и имевшей разные, зачастую противоречащие друг другу приоритеты, просто не хватало ресурсов. Когда в начале ноября 1942 г. под Сталинградом разразилась катастрофа, на спасение окруженной 6-й армии Гитлер направил Манштейна [1476]. Штаб одиннадцатой армии был спешно преобразован в штаб группы армий «Дон» (впоследствии «Юг»), но у него не было необходимых сил и средств для эффективной операции по вызволению 6-й армии из котла. Без них немецкий дух был бессилен.

В Севастополе комендант города передал гражданскую власть в руки городской управы, которую весь период оккупации возглавлял П. Супрягин. Нельзя сказать, что оккупационный режим стал менее жестоким, но осенью 1942 г. и в начале 1943 г. жизнь в городе возвращалась к подобию нормальной. Как и в 1918 г., одной из главных задач была очистка бухты и восстановление судоремонтных заводов. Тогда молодой капитан третьего ранга Ханс фон Рихтгофен был назначен начальником порта, и ему поручили операцию по разминированию бухты и восстановлению инфраструктуры порта [1477]. В феврале 1943 г. снова стал курсировать пассажирский паром через Севастопольскую бухту от Графской пристани до северного берега. Уже в сентябре 1942 г. возобновилось железнодорожное сообщение между Севастополем и Бахчисараем, а затем и Симферополем [1478].

В начале декабря «Голос Крыма» оптимистично рассказывал о достижениях последних нескольких месяцев:

«Севастополь не узнать: улицы очищены от мусора, по чистым тротуарам с книжками и тетрадями утром торопится детвора; в городе открыто 2 средних и одна начальная школы… по воскресеньям горожане с удовольствием слушают музыку и пение в театре, организованном отделом просвещения. Питание улучшается с каждым днем: открыто 5 столовых и 3 пекарни… Рыбаки снабжают город рыбой» [1479].

Через несколько недель та же самая газета сообщила об открытии городской больницы, двух поликлиник, двух амбулаторий. Кроме того, «из развалин и пепла» возрождались промышленные предприятия. Комендант города издал указ об обязательном обучении всех детей от восьми до шестнадцати лет. В январе 1943 г. в Севастополе работали четыре школы, в которых учились около двух тысяч детей и работали сорок учителей. Несмотря на большие разрушения, в декабре 1942 г. в здании на улице Ленина рядом с музеем Черноморского флота открылся театр. В то же время в городе работали Покровский собор, Кладбищенская церковь и Севастопольская мечеть [1480].

Любые рассказы об улучшении условий жизни в Севастополе во время оккупации не могли заслонить тот факт, что в результате политики убийств и депортаций население города постоянно уменьшалось и составляло лишь малую часть от довоенного уровня. Продуктов не хватало, и Севастополю угрожал массовый голод. По оценкам специалистов, предыдущей зимой в южной части Крыма от голода умерли приблизительно сто тысяч гражданских лиц. Теперь оккупационные власти попытались решить проблему недостатка продовольствия с помощью депортации населения [1481]. Например, с сентября 1942 г. по январь 1943 г. из Севастополя насильно вывезли более 30 тысяч человек. На самом деле широкомасштабная «очистка» Крыма должна была затронуть все славянское население (численность которого оценивалась в 700 тысяч человек) — до начала колонизации полуострова немцами. Остаться позволялось лишь крымским татарам (150–200 тысяч человек) и уже жившим в Крыму немцам (около 300 человек).

Манштейн возражал против этого плана, но из чисто практических, а не гуманистических соображений. 3 июля он написал Верховному командованию сухопутных войск, указав, что массовая депортация большей части населения приведет к «остановке торговли, промышленности и транспорта, к обветшанию или уничтожению жилищного фонда в городе и деревне». Более того, Манштейн предупреждал, что население будет пытаться бежать, чтобы присоединиться к партизанам. Он отмечал, что «немецкая пропаганда об „освобождении от большевизма“ будет сведена на нет» [1482]. Месяц спустя, непосредственно после падения Севастополя, штаб одиннадцатой армии обсуждал экономические последствия планируемой акции, в том числе косвенное влияние на оккупационные силы — в частности, на поставки продовольствия. На деле в 1941–1942 гг. было уничтожено только еврейское население полуострова. Несмотря на регулярные депортации и убийства, широкомасштабная высылка населения из Крыма не проводилась — до депортации крымских татар Сталиным в мае 1944 г.