Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Бомбардировка продолжалась еще два с половиной дня, до полудня 8 сентября. Союзники нанесли огромный ущерб оборонительным сооружениям Севастополя, особенно в районе Малаховской башни и Второго бастиона, а также самому городу. За первые два дня этой последней артиллерийской подготовки союзники сделали более 52 тысяч выстрелов, тогда как русские выпустили около 20 тысяч снарядов. За три дня русские „потеряли от вражеского огня 89 орудий и 113 лафетов“, особенно в восточных секторах обороны. Не выдерживали даже массивные земляные сооружения Тотлебена. Впервые с начала обороны города ремонтные команды не успевали восстановить разрушенные укрепления. В результате увеличились потери русских в живой силе и технике. К полудню того дня, на который была назначена франко-британская атака, 8 сентября, число жертв достигло двух тысяч человек [730]. Однако оставался открытым вопрос — с учетом событий 18 июня — смогла ли в данном случае бомбардировка достаточно успешно ослабить оборону русских, чтобы обеспечить успех штурма и положить конец осаде.

Главная атака французской армии была поручена II корпусу Боске и должна была развиваться в трех направлениях. Дивизия генерала Дюлака штурмовала Малый редан, дивизия Ла Монтружа пыталась прорвать стену между Малым реданом и Малаховской башней. Главные усилия корпуса (и армии) сосредоточились на атаке дивизии генерала Мак-Магона на Малахов курган. Каждая из трех дивизий Боске имела значительные резервы численностью не менее двух полков. Британский план атаки с небольшими изменениями повторял атаку 18 июня. Общее руководство было поручено Кордингтону, которому помогал Маркгам. Две атакующие колонны по тысяче человек каждая, из 2-й и Легкой дивизий под командованием полковника Виндгама и бригадира Ширли, были выбраны, предположительно в качестве компенсации за долгое сидение в окопах. Более свежие и, вероятно, более боеспособные дивизии, Шотландская и 3-я, оставались в резерве — решение, которое вызвало серьезные споры после атаки.

В числе британцев, участвовавших в штурме 8 сентября, был Джеймс Патулло, писавший накануне сражения: „Наконец больше не осталось сомнений, что мы предпринимаем еще одно наступление на Севастополь“. Он командовал 30-й пехотной ротой в колонне, сформированной из 2-й дивизии, но пребывал „в полном неведении“ относительно общего плана». Патулло вполне разумно рассудил, что «французы должны прочно закрепиться» на Малаховом кургане, «прежде чем мы пойдем в атаку». В то же время он решился высказать прогнозы относительно предстоящего дня, признаваясь, что «очень оптимистичен». Однако, предвидя успех, Патулло заявлял: «Я никогда не был сторонником победы любой ценой». В письме домой, которое оказалось последним, заключительные строки пронизаны мрачным предчувствием:

«Надежда — одна из величайших Божьих благодатей, и я преисполнен ею. Господь милостиво уберег меня от многих опасностей, и я искренне молюсь, чтобы Он уберег меня еще от одной, позволив увидеться с теми, кто мне дороже всех на земле. Если же мне суждено умереть, то я верю и надеюсь, моя дорогая матушка, что мы встретимся в раю. Твой любящий сын Джеймс» [731].

Нет никаких сомнений, что союзники достигли эффекта внезапности, выбрав время для начала атаки. Русские ожидали штурма на рассвете или с наступлением темноты. Несмотря на то что перед рассветом дозоры предупреждали о движении вражеских сил (французов) перед Вторым бастионом и Малаховской башней, атаки не последовало, и защитники, обычно пребывавшие в боевой готовности, несколько успокоились. Следующее предупреждение о сосредоточении войск противника пришло около 11:00 от русских наблюдательных постов на Инкерманских высотах. Однако задержки и путаница при передаче этого важного и срочного сообщения привели к тому, что ни русские военачальники в Севастополе, ни войска на оборонительных сооружениях не были готовы к полуденной атаке французов. За несколько минут подразделения Мак-Магона достигли Малаховской башни, и к 12:30 этот ключ к обороне Севастополя был уже в их руках. Затем они отражали все попытки русских вернуть оставленные позиции. Задачу русским затруднял тот факт, что укрепления на Малаховской башне, в отличие от остальных бастионов, предназначались для круговой обороны; их окружал глубокий ров с единственным узким мостом на внутренней, северо-западной стороне. После того как французы закрепились на позициях, выбить их оттуда было практически невозможно. Так получилось, что русский минный подкоп на Малаховской башне, предназначенный для того, чтобы взорвать врага, прорвавшего оборону, был еще не готов — для завершения главного туннеля требовалось два дня работы [732].

В «Севастопольских рассказах» Толстой описывает наступление союзников на Севастополь, как оно виделось сверху — с Телеграфного холма Звездного форта на северной стороне города. К двенадцати часам:

«Солнце светло и высоко стояло над бухтой, игравшею с своими стоящими кораблями и движущимися парусами и лодками… Севастополь, все тот же, с своею недостроенной церковью, колонной, набережной, зеленеющим на горе бульваром и изящным строением библиотеки, с своими маленькими лазуревыми бухточками, наполненными мачтами, живописными арками водопроводов и с облаками синего порохового дыма, освещаемыми иногда багровым пламенем выстрелов… По всей линии укреплений, особенно по горам левой стороны, по нескольку вдруг, беспрестанно, с молнией, блестевшей иногда даже в полуденном свете, рождались клубки густого, сжатого белого дыма… Звуки взрывов не умолкали и, переливаясь, потрясали воздух…»

Два других наблюдателя (морской офицер и матрос) увидели движение в траншеях противника, отметив, что «густые колонны идут». Французы пошли на штурм Малахова кургана. Толстой ярко и убедительно живописует эту картину:

«Действительно, простым глазом видно было, как будто темные пятна двигались с горы через балку от французских батарей к бастионам. Впереди этих пятен видны были темные полосы уже около нашей линии. На бастионах вспыхнули в разных местах, как бы перебегая, белые дымки выстрелов. Ветер донес звуки ружейной, частой, как дождь бьет по окнам, перестрелки. Черные полосы двигались в самом дыму, ближе и ближе. Звуки стрельбы, усиливаясь и усиливаясь, слились в продолжительный перекатывающийся грохот. Дым, поднимаясь чаще и чаще, расходился быстро по линии и слился наконец весь в одно лиловатое, свивающееся и развивающееся облако, в котором кое-где едва мелькали огни и черные точки, — все звуки — в один перекатывающийся треск».

Затем рассказчик искусно переключает внимание читателя на диалог, усиливая драматический эффект: