Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

«— Штурм! — сказал офицер с бледным лицом, отдавая трубку моряку.

Казаки проскакали по дороге, офицеры верхами, главнокомандующий в коляске и со свитой проехал мимо. На каждом лице видны были тяжелое волнение и ожидание чего-то ужасного.

— Не может быть, чтоб взяли! — сказал офицер на лошади.

— Ей-Богу, знамя! посмотри! посмотри! — сказал другой, задыхаясь и отходя от трубы: — Французское на Малаховом.

— Не может быть!»

Разумеется, это художественное произведение, но в нем достаточно точно отражены события и эмоции того дня. Французы, совершив ратный подвиг, действительно захватили Малахов курган и его башню и удерживали его, несмотря на мужественные, сопряженные с тяжелыми потерями попытки русских вернуть себе этот опорный пункт, который возвышался над Севастополем. Однако в других местах союзников ждало горькое разочарование. Французы сумели прорваться на Второй бастион, но русские затем выбили их оттуда. Третья атака Боске едва не стала успешной: французы преодолели стену между Вторым бастионом и Малаховской башней, прорвали оборонительные линии позади нее, но были отброшены назад энергичными контратаками русских. В действительности успех русских на этом участке и неудачу на Малаховом кургане отчасти можно объяснить реакцией Хрулева на атаку французов. Решив, что Малаховская башня устоит, он направил подкрепления к более слабому Второму бастиону, а затем развернул их, чтобы отразить противника, прорвавшегося через стену и батарею. Это решение, принятое в разгар боя, оказалось гибельным для русских.

Появление трехцветного французского флага над Малаховской башней, изображенное на известной картине художника-баталиста Уильяма Симпсона, стало сигналом к британской атаке на Редан. Изначально эта атака рассматривалась как вспомогательная, чтобы ограничить возможности русских оборонять Малаховскую башню, но после катастрофы 18 июня она стала вопросом национальной чести. Логично было бы предположить, что высшее командование разработало новый план атаки и провело необходимую подготовку. Но этого не произошло. Вот что рассказывает Гордон:

«Наши солдаты наступали хорошо, с небольшими потерями, установили лестницы в ров и поднялись на выступ Редана, но пробыли там пять минут или чуть больше, но не наступали, а прибывшие подкрепления отбросили их. Они отступали хорошо, не в беспорядке, потеряв всего 150 офицеров и 2400 рядовых убитыми и ранеными. Мы преодолели бы все препятствия, если бы наши солдаты наступали» [733].

Здесь он упоминает один из самых неприятных эпизодов в истории британской армии. Большое количество солдат просто отказались подчиняться приказам офицеров и идти в атаку. Конечно, эта атака проходила под кинжальным огнем, но была ли эта катастрофа обусловлена провалами в тактике и управлении, а не только трусостью? Другой британский солдат, Генри Клиффорд, отмечал: «Это почти разбивает мое сердце и едва не сводит с ума — видеть, как бегут наши солдаты, наши британские солдаты, которыми я так гордился… но правильно ли было посылать людей через две сотни ярдов открытого пространства против такого места, как Редан, пушки которого изрыгали картечь?» [734]. Эта жесткая критика справедлива, но тот день видел и примеры отваги и стойкости. Всего британцы предприняли три попытки захвата Третьего бастиона. Но каждая из них была отбита: по свидетельству очевидцев, русские при его обороне «превзошли самих себя» [735].

В отличие от них французы сумели приблизить свои траншеи к Малаховской башне и более эффективно подавить оборону противника. Однако факт остается фактом: отступление у Большого редана — один из редких случаев, когда британская армия не подтвердила свою репутацию если не в умении воевать, то в храбрости. Это добавило печальную нотку стыда в Крымскую кампанию и отчасти объясняет, почему Редан никогда не использовался как символ боевого отличия. Новая атака на этот бастион планировалась на следующий день: штурмовать его должна была шотландская гвардия — в надежде восстановить утраченную репутацию армии.

Французы добились успеха на Малаховом кургане, но их три попытки захватить Второй бастион и атака на стену были отбиты. Неудача постигла и все атаки на другой стороне города, начавшиеся в 14:00 и сосредоточенные на Пятом бастионе, а также люнетах Шварца и Белкина. Всего союзники атаковали на семи разных участках южного сектора обороны города, причем на некоторых несколько раз. Тотлебен насчитывает двенадцать атак, а Врончевский — тринадцать, причем все, кроме одной, были отбиты [736]. При такой успешной обороне неудивительно, что русские ни в коем случае не собирались признавать поражение. По мере того как приближалась кульминация сражения, Горчаков постоянно перебрасывал с северной стороны свежие подкрепления. Во второй половине дня русские предпринимали неоднократные попытки выбить французов с Малахова кургана. Одну из атак возглавил сам Хрулев и был ранен. Его заменили младшие командиры, но все они были убиты или ранены в этой отчаянной попытке вернуть себе важный опорный пункт обороны города. Потери русских постоянно росли, и примерно в 17:30 на сцене появился главнокомандующий, чтобы оценить ставшую критической ситуацию.

Князю Горчакову, смотревшему на Малахов курган, который теперь находился в руках французов, предстояло принять самое сложное решение за всю его карьеру: продолжать сражение или отступить. Не обладая выдающимся полководческим талантом, он тем не менее быстро осознал, что невозможно вернуть захваченные противником позиции и продолжать оборону южной части города. Горчаков решил, что наступил подходящий момент для отступления в северную часть Севастополя — используя, как он писал в последующем докладе императору, истощение сил союзников, которые «были не в состоянии помешать эвакуации» [737]. Делая такой вывод — в тот момент или задним числом, — Горчаков был, несомненно, прав, в отличие от многих предыдущих случаев. Он верно рассудил, что союзники побоятся сразу преследовать русских: британские и французские войска, опасаясь, что укрепления противника заминированы, будут входить в город очень осторожно. Вернувшись на свой командный пункт в Николаевском форте, Горчаков приблизительно в 18:00 отдал приказ об эвакуации.

С 19:00 до 8:00 следующего утра русские войска провели превосходно спланированную и организованную операцию. Она предполагала не только установку арьергардных дорожных заграждений и упорядоченное перемещение гарнизона через бухту на судах и по понтонному мосту, но и уничтожение — в основном с помощью взрывов — почти всей южной части города. Руководителем эвакуации Тотлебен называет генерал-майора князя В. И. Васильчикова, начальника штаба гарнизона, хотя, по всей видимости, знаменитый инженер тоже не остался в стороне [738]. На протяжении большей части Крымской кампании штабы работали неудовлетворительно. Однако приказы, касавшиеся эвакуации, в том числе подробные графики отвода войск, свидетельствуют о высоком профессионализме. Большая часть подразделений, оборонявших западную, «городскую» часть Севастополя, отводились по понтонному мосту, а защитники Корабельной стороны эвакуировались пароходами. Несмотря на скученность, везде поддерживалась строгая дисциплина. Вот как описывает это событие очевидец А. Н. Супонев: