Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Этот факт очень ценен для нас, поскольку подтверждает две важные вещи: восточный обычай ношения поясов и вид оскорбления, которым выражалось презрение к изображениям. Со всей очевидностью тамплиеры заимствовали у сирийцев символ, выражаемый поясом, и больше того – копирование кощунственных плевков . Что касается природы упомянутого мной символа, то рыцари Храма достаточно открывают ее в своих свидетельских показаниях: большинство говорит, что носили веревку или пояс в знак принесенного обета целомудрия [441]. Один из братьев заявил, что носил этот пояс по написанному в Евангелии от Святого Луки [442].

Прежде чем завершить часть, где был исследован поставленный нами вопрос, как представляется, во всех его аспектах, в двух словах необходимо подвести итог. Справляясь в истории Франции Отца Даниэля [443], меня поразило следующее изречение: «Нельзя без неосторожности не верить приведенным против тамплиеров доказательствам». Однако Отец Гриффе (P. Griffet) , его комментатор, совершенно иного мнения: он желал, чтобы ему вместе с обвиняемыми предъявили идол , которому поклонялись в капитулах, и завершает выражение своего мнения словами: «Итак, мы не видим ни в актах, оставшихся для нас, ни в буллах папы, ни в письмах короля, чтобы приводились против тамплиеров эти немые свидетельства, показание которых сильнее и решительнее, чем признания говорящих свидетелей».

«Можно разрешить эти сложности, – добавляет затем добрый отец, – лишь сказав, что тамплиеры ожидали долгое время расследования, и один страх перед ним заставлял уничтожать столь убедительные доказательства, когда рыцари были еще свободны и имели возможность их уничтожить [444]».

Со своей стороны, ожидая от себя полного объяснения барельефов шкатулки господина герцога де Блакаса в этом несколько проблематичном труде, я на мгновение перевожу дыхание и оставляю решать читателю, смог ли я привести к согласию отцов Даниэля и Гриффе.

Томас Жоашен Александр Проспер МИНЬЯР, Корреспондент министерства народного просвещения и нескольких академий

Символизм гностических сект и то, чем они обязаны Александрийской школе: например, семь символических персонажей, связанных с мифом о ПРЕМУДРОСТИ; система эманаций и андрогинизма и пр. Опасные неоплатонические доктрины, переходящие в гнозис. Широкое толкование и синкретизм символа или мифа о ПРЕМУДРОСТИ. Объяснение семи мистических персонажей, упоминаемых в надписи на шкатулке из Эссаруа, и о роли, которую играет восьмой персонаж; происхождение этого мифа и пентаграммы, изображенной на крышке шкатулки. Секты, составившие основания манихейского синкретизма. Доктрина и символизм Манеса, а также соотношение этого символизма с барельефом шкатулки. Шествие и развитие манихейства. Его идентичность с катарством и посвящением в рыцарство Храма. Эта идентичность не могла избежать инквизиции Римской курии, и поскольку предыдущие Папы выступили против катаров Франции, тамплиеры не должны были больше рассчитывать на покровительство Климента V после того, как тайна их сообщества оказалась разоблаченной.

Прежде чем перейти к рассуждению о барельефах шкатулки из Эссаруа, которых четыре (два больших и два маленьких) по сторонам или частям нашей шкатулки, я должен возвратиться к бафометической надписи на ее крышке, помещенной мной на таблицу напротив изображения METE, надписи, тщательный анализ которой мной дан в предыдущей части Монографии о шкатулке герцога де Блакаса [445]. Необходимо надеяться, что по ходу произведения, я буду опираться на этот я буду опираться на этот важнейший миф.

Все гностические секты воспринимали ПРЕМУДРОСТЬ как первое проявление или эманацию Верховного Существа, о чем я уже говорил: рассмотрим же то, что они отличались между собой только названиями, но не сущностью; и я советовал бы желавшим углубиться в этой теме обратиться к философии Александрии, истинному отголоску умозрения Платона. Разные гностические школы имеют ключ своего знания в словах Филона, украсившего неоплатоническую школу в I веке Церкви [446]: «Один Бог мудр. Можно называть Его премудрость матерью творения, отец которого – Бог. Он соединился с Σοφία или знанием [447]; Он ей сообщил начало творения, и она породила материальный мир» [448].

Символизм являлся душой всякой восточной философии; и поскольку нет ничего более заразительного и эклектичного, чем символизм, гнозис существовал очень долго, им не пользуясь; однако в итоге он растворился в откровенном эклектизме, сумевшим стать единым в своем мощном распространении [449].

Как бы то ни было, Платон здесь главный законодатель, написавший кодекс, на который могут опираться все адвокаты гнозиса. Прекрасная фантазия этого философа, поместившая на каждой из планет по сирене и утверждавшая, что они все поют [450], дала место изобретению семи аллегорических персонажей [451], в стольких разнообразных формах вплетенных в гнозис и связанных с ПРЕМУДРОСТЬЮ, дочерью Бога [452].

В действительности, следуя гностику Симону Волхву, ПРЕМУДРОСТЬ под именем эннойи является матерью семи небес [453]. Семь ангелов или семь звездных духов Сатурнина имели врагом Иисуса Христа, посланного против них Высшим Богом [454]. Василид одинаково располагает семью ангелами, и его ПРЕМУДРОСТЬ, Νοῦς, облачается в человеческий образ и берет имя Иисуса , посланного Верховным Богом для борьбы со злом [455]. В своей борьбе эон Христос терпит неудачу, однако страдает и умирает только внешне. Эту последнюю догму разделяет большинство гностических школ, и Манес не преминул ее утвердить.

Уже во II веке христианской эры в гнозис проник зороастрийский дуализм, поскольку валентинианин Вардессан [456], со времени Марка Аврелия связавший мощными узами гностицизм Запада с зороастризмом Востока, признал, наряду с семью парными эманациями [457], в число которых включает солнце и луну [458], два начала: Высшего Бога и вечную материю. В этой системе Святой Дух или Πνεῦμα рассматривается как супруга , соответствуя Софии других гностиков. Христос является первым эоном Высшего Бога. Он пришел, чтобы побороть злое начало, но как Христос Сатурнина, Василида и пр., он страдал и умер только внешним образом .

Вардессан был обязан своему персидскому эклектизму большей глубиной, или, если позволите, большим мистицизмом, чем гнозису своих предшественников, ведь София в его подходе бралась сразу как премудрость и мужское физическое или активное начало.