Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Среди фактов первой категории мы, не колеблясь, помещаем ночные собрания и определенные нечестивые и непристойные практики, которые там отправлялись. В этих скрытых от дневного света пристанищах призывался Люцифер; ему пелись гимны, пародии из христианских литаний, ему приносились жертвы (nefanda sacrificia) . Освещение угашалось, и все предавались омерзительному свальному греху: все дозволялось в этих поистине дьявольских оргиях – прелюбодейство, инцест, преступления, которых язык не поворачивается называть. Кажется даже, что для каждого из них был установлен свой тариф, применявшийся для общих расходов этого позорного культа [1022]. Какими бы чудовищными не могли показаться данные практики, они, тем не менее, объясняются, поскольку соответствуют духу доктрины, осуждавшей брак и видевшей в удовлетворении самых грубых влечений приятную дань уважения к своему богу. Но что можно сказать о тех из практик, о которых ведем речь, где имело место поклонение различным животным и жертвоприношение детей?

Некоторые еретики на своих ночных собраниях поклонялись животным, лобызая их, которые им казались персонификацией злого бога; среди них – гуси, утки, но особенно жабы и коты [1023]. Дети, рожденные от нечестивой связи, совершенной в этих темных оргиях, торжественно приносились в жертву спустя четыре дня после их рождения (некоторые говорят о восьми днях), их кровь заботливо собиралась, а их тела сжигались. Из их пепла смешенного с кровью делался хлеб, служивший для евхаристии сектантов [1024]. Это обвинение применяется сразу к Богомилам Фракии и к Евхитам, у которых, как мы уже говорили, одна из ветвей, кажется, слилась с сообществом Люцифериан [1025]. Она равно ставилась в вину Тамплиерам.

В булле, опубликованной в 1233 году против ереси Стадингиан, папа Григорий IX уточняет первое из этих обвинений:

«Неофит, который впервые входит в убежище этих еретиков, видит один из видов жабы. Присутствующие целуют нечистое животное и вводят в свой рук его язык и его слюну. Это то же самое существо, принимающее другие обличья. Оно появляется в виде утки, гуся, бледного и худого мужчины, плоть которого, кажется, разлагается. Неофит лобызает этого человека: ледяной холод скользит по его венам, и после этого лобзания всякое воспоминание о католической вере стерто в его сердце. Присутствующие садятся за стол и, завершив пиршество, становится видной сзади нисходящий идол находящегося обычно на этих собраниях черного кота с завернутым хвостом и величиной с собаку среднего размера [1026]. Неофит, глава сборища и все присутствующие лобызают истукан в зад. Поются песнопения в его честь, и каждый из них преклоняет голову перед ним: «Имей жалость к нам», – обращается к нему великий жрец. По приказу последнего его сосед произносит то же самое. Третий из присутствующих продолжает: «Мы признаем тебя нашим господином». Четвертый добавляет: «И мы должны тебя слушаться». Это вид гимна, произносимого речитативом; светильники загашаются, и сборище предается актам наиболее омерзительного сладострастия… Когда факелы снова зажигаются, каждый занимает свое место, и становится видным выходящего из темного угла человека, обладающего, начиная от поясницы и выше, сияющим светлее солнца телом с нижней частью, покрытой шерстью, как и кота: его блистание освещает все сборище. Тогда великий жрец, взяв некую вещь из одежды неофита, обращается к этому блистающему существу: «Учитель, я тебе передаю его, предавшегося мне»; и светящийся человек отвечает: «Ты часто мне хорошо служил; ты мне будешь служить еще лучше: я сдаю тебе на хранение того, кого ты мне передал». Сказав это, он тотчас исчезает».

Булла добавляет: «Каждый год на Пасху эти сектанты получают гостию, освященную рукой первосвященника; они ее сохраняют в своем рту и, возвратившись к себе, бросают в отхожее место из-за презрения к Искупителю», – это обвинение обнаруживается буквальным в дознаниях, предпринятых против Тамплиеров в Англии.

«Наконец, – продолжает папа Григорий IX, – эти святотатцы в своем безумии осмеливаются утверждать, что небесный Господь насилием, ухищрением и против всякой справедливости низверг Люцифера в области преисподней. Именно в этого последнего веруют эти несчастные и утверждают, что творец небесных вещей однажды взойдет к славе, откуда его низверг Бог; именно вместе с ним, но никак не до него они надеются достигнуть вечного блаженства. Они проповедуют, что нужно оберегаться делать то, что нравится Богу и, наоборот, рекомендуют совершать то, что Ему ненавистно» [1027]. Теологические принципы, выраженные в этих последних строках, выдают в них Люцифериан.

Прежде чем идти дальше, напомним, что некоторые из суеверных практик, перечисленных в булле, были вменяемы и Тамплиерам. Статья 14 предварительного расследования, составленного Римской курией, их обвиняет в поклонении коту, который иногда появлялся на их тайных собраниях. Несколько рыцарей, в том числе Готфрид де Татан (Gaufred de Thatan) [1028], Бернард де Сельг (de Selgues), Бертран де Сильва (de Silva) и Иоанн де Неритон (de Nériton) [1029], сообщают о почитании этого животного. Неритон рассказывал, что видел появление кота с серой в яблоках шерстью на капитуле. Все присутствующие братья тотчас вскочили и, сняв из уважения свои капюшоны, склонили перед ним головы. Поклонился он и сам. В неизданном Флорентийском процессе, текст которого находится в конце этого исследования, четвертый свидетель Николай Регинус делает аналогичное показание. Во времена, когда состоялось его принятие в орден, он видел на капитуле, проходившем в Болонье, появление черного кота, которого почитали все присутствующие братья: “Et dixit quod vidit dictum catum stantem in dicto capitulo per oram, et postea evanuit” .

Все Средневековье сделало из кота одну из обыкновенных метаморфоз Сатаны. Эта идея, кажется, произошла из индийской мифологии, где кот является одной форм, под которыми проявляются Ракшасы , виды демонов, посвященные служению богу Шиве [1030]. Вслед за котом, змея и жаба предстают в символизме Средневековья внешними обличьями, в которые Сатана, большой мастер неутешительных явлений, больше всего любит переоблачаться. Иногда гений зла должен был поистине установить свое жилище в этих животных; иногда он облекался только в их внешний вид, и тогда животное оказывалось не реальным, но фантастическим [1031].

Отсюда легко объясняется культ, каковой отдельные секты, для которых Сатана являлся Богом, переносили на кота, змею и жабу. Но из-за присутствия этих животных на различных религиозных памятниках заключают, как сделали это господин фон Гаммер и его ученики, что данные памятники являются произведением секты, о которой идет речь, благодаря чему извлекается вынужденное и ничего не разрешающее следствие. Еще менее мы имеем право приписывать эти скульптурные произведения ордену Храма, исходя из того, что он проповедовал гностические и офитические мнения под тем двойным предлогом, что эти произведения изображают животных, в поклонении которым обвинялись рыцари, и что эти животные являются гностическими атрибутами.