Николай Троицкий - Император Наполеон

В то же время Бородино ослабило моральный дух наполеоновской армии, пошатнуло былую уверенность в победе, снизило ее наступательную активность. Не в тактическом и стратегическом и вообще не в военном, а в моральном и даже (если учитывать последующий ход войны) политическом отношении Бородино было русской победой. Сам Наполеон склонялся к такому заключению: «Французы в нем, — сказал он о Бородинском сражении, — показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми» [957] Цит. по: Пеле. Ж. Бородинское сражение // ЧОИДР. 1872. Кн. 1. С. 56. .

Кутузов в донесении Александру I о Бородине не употребил слова «победа» (хотя такие историки, как Луи Мадлен и Франц Меринг, упрекали его в этом «бесстыдстве» [958] Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. 6 — е изд. М., 1956. С. 320; Madelin L. Histoire du Consulat et de l’Empire. Р., 1949. T. 12. Р. 199. ), но его фраза, отчасти верная: «Кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами» [959] Бородино. Документы… С. 102. , - была воспринята в Петербурге как реляция о победе. Очевидцы свидетельствовали: «Весь город высыпал на улицы <���…>. Все, поздравляя друг друга с победою <���…> над страшным, ужасным, лютым врагом, <���…> обнимались, лобызались <���…>. С тех пор как Петербург стоит, не было такого ликования» [960] К чести России. Из частной переписки 1812 г. М., 1988. Т. 1. С. 17. . Александр I с обеими императрицами, всеми великими князьями и великой княжной Анной Павловной разделил общую радость на «благодарственном молебствии с коленопреклонением» [961] Богданович М. И. История царствования императора Александра I и России в его время. СПб., 1869. Т. 3. С. 317. . В тот же день царь пожаловал Кутузову за Бородинскую победу звание генерал-фельдмаршала и 100 тыс. рублей (плюс по 5 руб. на каждого «нижнего чина» армии). Все это было 30 августа.

Тем большим потрясением стала для царя полученная 7 сентября весть о том, что победоносный Кутузов… сдал побежденному Наполеону Москву. «Голова его, — отметил биограф Александра I В. К. Надлер, — седеет в одну ночь после этой страшной вести» [962] Надлер В. К. Император Александр I и идея Священного союза. Рига, 1886. Т. 1. С. 17. .

Пять суток русские войска, по пятам преследуемые французами, отступали к Москве. 1 сентября в подмосковной деревне Фили (ныне Киевский район Москвы) Кутузов созвал десять высших чинов армии на военный совет [963] Критический свод данных о совете в Филях см. в кн.: Тотфалушин В. П. М. Б. Барклай де Толли в Отечественной войне 1812 г. Саратов, 1991. С. 100–105. . Обсуждался один вопрос: сдать ли Москву Наполеону или не отдавать, хотя бы пришлось всем лечь под ее стенами. Прения были жаркие. Все генералы, кроме Кутузова и Барклая де Толли, горели желанием отстоять Москву. Но Барклай, выступив первым, охладил их пыл и троих (Н. Н. Раевского, А. И. Остермана — Толстого и генерал-квартирмейстера К. Ф. Толя) склонил на свою сторону логикой таких рассуждений: позиция для сражения под Москвой слабая, на такой позиции можно проиграть сражение и потерять армию, с гибелью же армии погибнут и Москва и Россия; если же оставить Москву, но сохранить армию, можно будет продлить войну до победы «с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска» [964] Ермолов А. П. Записки 1798–1826 гг. М., 1991. С. 203. . Шестеро участников совета (Л. Л. Беннигсен, Д. С. Дохтуров, М. И. Платов, П. П. Коновницын, Ф. П. Уваров и А. П. Ермолов) высказались за сражение. Кутузов, выслушав всех, подчеркнул, повторив доводы Барклая де Толли, что «с потерянием Москвы не потеряна еще Россия», и так закончил прения (между прочим, по-французски [965] Раевский Н. Н. Записки // Давыдов Д. В. Замечания на некрологию Н. Н. Раевского, изданную при Инвалиде 1829 г. с прибавлением его собственных записок на некоторые события войны 1812 г., в коих он участвовал. М., 1832. С. 74. Впрочем, как подметил П. А. Вяземский, «привычка говорить по-французски не мешала генералам нашим драться совершенно по-русски» (Каллаш В. В. Двенадцатый год в воспоминаниях и переписке современников. М., 1912. С. 234). ): «Знаю, что ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества. Повелеваю отступать!» [966] М. И. Кутузов… Т. 4. Ч. 1. С. 228; Раевский Н. Н. Цит. соч. С. 74.

2 сентября русская армия оставила Москву. То был самый горестный для россиян день 1812-го года. Ведь своей «подлинной столицей» они считали именно Москву. Сам царь в июле 1812 г. провозгласил, что «она всегда была главою прочих городов российских» [967] Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г. М., 1962. С. 46. . Поэтому русская армия восприняла приказ оставить Москву болезненно. «Какой ужас! Какой позор!.. Какой стыд для русских!» — сокрушался генерал Д. С. Дохтуров [968] Русский архив. 1874. № 1. С. 1098, 1099. . «Вечным стыдом» назвал сдачу Москвы французам поэт — ополченец П. А. Вяземский [969] Остафьевский архив кн. Вяземских. СПб., 1899. Т. 1. С. 4. .

Солдаты плакали, ворчали: «Лучше уж бы всем лечь мертвыми, чем отдавать Москву!» — и досадовали на Кутузова: «Куда он нас завел?» [970] Дурова Н. А. Записки кавалерист — девицы. М., 1962. С. 109; Дневник Александра Чичерина. 1812–1813. М., 1966. С. 16; Глинка С. Н. Записки о 1812 г. СПб., 1836. С. 72. «Войска в упадке духа», — меланхолически констатировал в те дни доблестный Н. Н. Раевский, а князь А. Г. Щербатов позднее вспоминал о том, как восприняли известие об оставлении Москвы в армии А. П. Тормасова, далеко на юге Украины: «Мы поражены им были как громовым ударом, нельзя себе вообразить уныние и даже удивление, которое оно произвело во всем нашем войске; казалось, что древняя наша столица обесчещена и осквернена» [971] 1812–1814. Реляции… С. 218; Щербатов А. Г. Мои воспоминания. СПб., 2006. С. 77. .

Вместе с армией столь же потрясенными уходили прочь из города его жители. Ф. В. Ростопчин еще 30 августа сообщал в Петербург: «Женщины, купцы и ученая тварь едут из Москвы» [972] Дубровин Н. Ф. Отечественная война… С. 102. Курсив мой. — Н. Т. . Теперь же, 2 сентября, несметные толпы беженцев запрудили «всю дорогу от Москвы до Владимира». Уходили почти все: из 275 547 жителей осталось в городе чуть больше 6 тыс. [973] Тартаковский А. Г. Население Москвы в период французской оккупации 1812 г. // Исторические записки. 1973. Т. 92. С. 366, 368.

Не успели россияне со слезами горечи выйти из Москвы через Рязанскую заставу в сторону Боровского перевоза, как со стороны Арбата в нее вступили французы, тоже со слезами, но радости [974] Ложье Ц. Дневник офицера Великой Армии в 1812 г. М., 1912. С. 161. . Вся армия завоевателей, «хлопая в ладоши, повторяла с восторгом: “Москва! Москва!”, как моряки кричат “Земля! Земля!” в конце долгого и трудного плавания» [975] Ségur Ph. - P. Ор. cit. Т. 2. Р. 30–31. . Общее настроение солдат Великой армии было такое, что война фактически уже закончилась, и что подписание перемирия, а затем и мира — вопрос нескольких дней [976] См.: Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. С. 599. .