Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги

Жан-Поля Сартра и Альбера Камю очень по-разному воспринимали на противоположных берегах Атлантики. В 1960-е, после того как структурализм вытеснил экзистенциализм из интеллектуальной моды, многим казалось, что Сартр перестал быть значимой фигурой. Однако философу удалось вернуть себе былую известность во время студенческих бунтов 1968 года. Его призывы к политической ангажированности звучали тогда очень своевременно. Важным преимуществом Сартра было и то, что он физически присутствовал в Латинском квартале. Что же касается Камю, погибшего в автокатастрофе в 1960 году, то его идеи не сыграли особой роли в волнениях 68-го во Франции. Кроме того, репутация Камю среди французских левых уже давно была подорвана его нежеланием осудить действия правительства Франции в ходе алжирской войны и ядовитыми нападками на его философские идеи со стороны Франсиса Жансона, протеже Сартра, в журнале Les Temps Modernes .

В США все было наоборот. Сартр почти не привлекал тех, кто не интересовался континентальной философией. Камю же, напротив, нравился англосаксонской молодежи. Он, в отличие от Сартра, был хорош собой, а ранняя смерть гарантировала ему вечную молодость — как Джеймсу Дину и Джону Кеннеди. Тексты Камю были яснее, а их мораль — очевиднее. Джон Герасси, сын одного из друзей Сартра, переехавший в США, в аспирантуре Колумбийского университета начал изучать противостояние Камю и Сартра, но вскоре оставил эту затею. Впоследствии он объяснял Сартру: «Я бы никогда не получил докторскую степень в США, критикуя Камю» 87. Молодые американцы были склонны усматривать в экзистенциализме Камю религиозные коннотации. Если в Великобритании повесть «Посторонний» ( L'Étranger ) вышла под названием «Чужак» ( The Outsider ), то в США ей дали название «Пришелец» ( The Stranger ), что намекало на библейские мотивы. В 1968 году в Америке было продано 300 тысяч экземпляров этой книги 88.

В конце 1960-х в США оживился и интерес к Сартру. В основном это было вызвано тем, что активисты организации «Власть черным» читали его предисловие к работе Франца Фанона «Проклятьем заклейменные». Эта книга, в свою очередь, сама была плодом сложного транснационального обмена. Фанон родился на Мартинике, образование получил во Франции, а книгу написал во время обучения алжирских активистов в Тунисе. На его представления о расе отчасти повлияли работы Честера Хаймса — афроамериканца, который жил в Париже и писал крутые детективы о жизни в Нью-Йорке.

Как уже отмечалось во введении, в этой книге рассказывается о западных демократических государствах и о «долгом 68-м», который тянется с начала 1960-х до неопределенной точки в 1970-х. Впрочем, у этой работы нет даже нечетких рамок. Изучая 68-й, нельзя игнорировать события конца 1990-х, когда некоторые бывшие активисты — Йошка Фишер, Билл Клинтон, Джек Стро — взошли на вершины власти. Если говорить о географии, то очень трудно отделить Западную Европу и Америку от остального мира. Даже Китай оказывал влияние на западный 68-й. У маоистов на Западе могло быть довольно абстрактное представление о «культурной революции», но британские чиновники напрямую сталкивались с ее последствиями в Гонконге и прилегающих к нему Новых территориях 89.

Последнее и, возможно, самое важное — я считаю, что 68-й невозможно изучать в отрыве от того, что называется «общей политической историей» (mainstream political history). Некоторые «люди 68-го» игнорировали конвенциональную политику, зачастую сводя ее к поверхностным абстракциям вроде «фашизма», «империализма», «власти». По словам Колина Крауча, позиция его однокурсников, считавших, что захват британского университета есть законный акт несогласия с американской внешней политикой, объяснялась простым обстоятельством: «Для крайне левых не существовало отдельных "властей", была лишь одна нерасчлененная и монолитная "власть"» 90.

Но, как бы того ни хотелось противоборствующим сторонам, четкого разделения никогда не существовало. Радикализм конца 1960-х зачастую оказывался результатом реформаторских настроений начала десятилетия. Позднее, в 1970-е, он иногда снова возвращался в более спокойное русло — как в политических, так и в трудовых отношениях. Причем я отнюдь не считаю, что «люди 68-го» кому-то продались или стали жертвами манипуляций со стороны системы. По-моему, долгосрочное значение 68-го обусловлено именно тем, что он теснейшим образом взаимодействовал с «большой» политикой.

Члены организации «Студенты за демократическое общество», Индиана, сентябрь 1964 года

Термин «поколение» часто использовали на протяжении «долгого 68-го». Джек Вайнберг, участвуя в студенческой демонстрации в Беркли в 1964 году, скандировал: «Не доверяй никому старше тридцати». Тот факт, что политическое возмущение зачастую вспыхивает именно в те моменты, когда двадцатилетние начинают составлять заметную часть населения, а фоном этого недовольства служит распространение образования и «молодежной культуры», представляется крайне важным. Но все же его подлинное значение гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. На уникальную поколенческую идентичность начинали претендовать уже те, кто родился во время Второй мировой войны или даже до ее начала. Том Хайден, который составил Порт-Гуронскую декларацию (см. главу 4), родился в 1939 году, а Джек Вайнберг — в 1940-м. Кстати, последний из них в 1964 году в Беркли на самом деле критиковал «старых левых», а не старшее поколение как таковое.

В 1960-е нередко бывало так, что «поколенческая пропасть» в политике разделяла близких по возрасту людей. Майкл Харрингтон, американский социалист и общественный обозреватель, участвуя в конференции, на которой была принята Порт-Гуронская декларация, поссорился там с младшими товарищами, в частности, с Хайденом. Позже он извинился за «истерику среднего возраста», добавив, что в критике в свой адрес усмотрел «эдиповы наскоки на фигуру отца». Между тем в момент этой ссоры Харрингтону было всего тридцать четыре года 3. По-видимому, для его ровесников, только вступивших в полосу средних лет, столкновение со студенческим радикализмом оказывалось болезненным напоминанием о собственном возрасте. В 1967 году, вскоре после своего звездного появления на лондонской конференции «Диалектика освобождения», британский психиатр Рональд Дэвид Лэйнг сокрушался на страницах своего дневника о приближающемся сорокалетии. По его словам, эта веха будет означать «превращение Икара в Дедала, Эдипа в Лая, enfant terrible в ветхого старца» 4.