Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги

Зимняя олимпиада в Гренобле в начале 1968 года стала последним соревнованием, на котором консервативные политики восхищались спортивными подвигами юношей и девушек, встающих при звуках национального гимна и не получающих финансового вознаграждения за свои успехи. В 1968 году голлисты, восстанавливая контроль над страной после студенческих бунтов, использовали французскую олимпийскую чемпионку по лыжам Мариэль Гуашель как главного оратора на своих митингах 38. Но уже через шесть месяцев, на летней Олимпиаде в Мексике, атмосфера была совершенно иной. Правительство этой страны жестоко подавило выступления против колоссальных расходов на строительство олимпийских объектов, а некоторые победители, стоя на пьедестале почета, вскидывали вверх сжатую в кулак руку, как это делали представители движения «Власть черным».

Студенческие протесты в Париже начались с конфликта между двумя связанными со спортом концепциями «молодежи». Франсуа Миссофф, министр по делам молодежи и спорта, родившийся в 1919 году и воспитанный в суровом мире юношеских лагерей правительства Виши, предложил двадцатидвухлетнему Даниэлю Кон-Бендиту вволю поплавать в новеньком бассейне университета в Нантере, используя это как способ разрешения студенческих «сексуальных проблем», на которые тот жаловался. Кстати, захват нью-йоркскими студентами Колумбийского университета тоже начался со спора вокруг спортзала: студентов возмутило то, что при строительстве не были учтены интересы жителей Гарлема, где предполагалось разместить новый спортивный объект. В глазах противников студенческих протестов конца 1960-х старомодные университетские атлеты играли роль, похожую на роль казаков в фантазиях «белого» русского дворянства. Они с упоением описывали избиения демонстрантов регбистами или бейсболистами. Впрочем, с политическими взглядами игроков в американский футбол — особенно чернокожих, попавших в белые университеты благодаря спортивным стипендиям, — все было не так просто. Например, Бен Дэвис, родной брат активистки Анджелы Дэвис, без особого стеснения играл за «Cleveland Browns».

Но самые важные новации, которые переживала молодежная культура в конце 1960-х, были обусловлены меняющимся значением поп-музыки. Прежде всего сократился разрыв между плебейской популярной музыкой и студенческой версией буржуазной высокой культуры. Как писал тогда разгневанный английский профессор, «"поп-культуру", как явный вызов стандартам и ценностям людей среднего возраста, в университетском контексте приходится рассматривать как проявление студенческого протеста» 39. Связь между широкой молодежной культурой и политическим, в особенности студенческим, радикализмом была наиболее тесной в США. Многие рок-звезды окончили колледжи и происходили из привилегированных слоев общества. Отец Джимми Моррисона был адмиралом. Грейс Слик из группы Jefferson Airplane училась вместе с одной из дочерей Ричарда Никсона и однажды даже была приглашена на прием в Белый дом. Девушка намеревалась добавить галлюциногены в напиток Никсона, но секретная служба вовремя исключила ее из списка гостей. Когда «чикагская семерка» предстала перед судом по обвинению в беспорядках во время съезда Демократической партии в 1968 году (см. главу 4), адвокат, пытаясь вычислить присяжных, не питающих сочувствия к подсудимым, задавал членам жюри вопрос: «А вы слышали о группе Jefferson Airplane?»

В Великобритании, которая в некоторых отношениях была подлинным эпицентром рок-культуры конца 1960-х, известные рок-группы (или коллективы, пытавшиеся стать таковыми) были исключены из университетского мира, принадлежавшего среднему классу. Мик Джаггер был сыном школьного учителя, и он редко упоминал о своем непродолжительном пребывании в Лондонской школе экономики. Во многих работах о 68-м упоминается фраза «Поговорим о моем поколении» («Talkin' 'bout my Generation»), взятая из песни The Who 1965 года, но эту группу в основном слушали «моды» — представители рабочей молодежи, гордившиеся своим чувством стиля в одежде и противопоставлявшие себя как студентам-радикалам, так и американской контркультуре. В 1969 году музыканты The Who, выторговав для себя солидный гонорар, выступали на фестивале в Вудстоке. Но когда Эбби Хоффман, член Молодежной международной партии, забрался на сцену во время их выступления, чтобы произнести политическую речь, Пит Таунсенд, гитарист и автор песен The Who, предложил ему «свалить отсюда на хер».

Спорадические столкновения популярной музыки с политикой в Великобритании создавали превратное впечатление о том, будто бы между ними тоже существует тесная связь. Действительно, Джон Леннон давал интервью Тарику Али для радикальной газеты Black Dwarf , но при этом политические воззрения Леннона оставались весьма туманными — среди прочего, об этом свидетельствовали два разных текста, написанные им к песне о Мао. Жан-Люк Годар, бывший тогда маоистом, в 1968 году делал фильм о том, как группа Rolling Stones записывает трек «Sympathy for the Devil», но это вовсе не означает, что члены группы разделяли взгляды Годара. Их временный переезд во Францию был всего лишь попыткой уйти от уплаты британских налогов, а не актом солидарности с маоистами из «Пролетарской левой» (Gauche Prolétarienne) 40. Эпизодические заигрывания Мика Джаггера с радикальными идеями побудили организацию «Черные пантеры» (Black Panthers) обратиться к нему за поддержкой, а когда артист ответил отказом, активисты начали угрожать ему во время американских гастролей Rolling Stones 1969 года. Тина Тёрнер, которая выросла в более суровых условиях, чем Джаггер, предложила ему собственных вооруженных телохранителей 41.

В рок-песнях почти не было политических коннотаций: они встречались даже реже, чем в фолк-музыке 1950-х. Бóльшая часть музыкальной индустрии была до смешного аполитичной. Журнал Melody Maker упомянул о вторжении стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года только для того, чтобы сообщить об отмене гастрольного тура группы Fluff 42. Некоторые песни — например «Won't Get Fooled Again» группы The Who или «Street Fighting Man» группы Rolling Stones — выражали разочарование в революционных инициативах. В континентальной Европе хитом лета 1968 года стала песня «Tears and Rain» Демиса Руссоса: во Франции у трека не нашлось соперников, потому что сразу после релиза работники фабрики грампластинок объявили о забастовке.

Коммунисты не любили рок-музыку, так как считали ее потребительским импортом из США. Именно члены британской компартии подвергли обструкции Боба Дилана после того, как он, размахивая электрогитарой в манчестерском «Зале свободной торговли», объявил о своем переходе от фолка к року. Порой западные марксисты, порвавшие с ортодоксальным московским коммунизмом, становились даже бóльшими пуританами в отношении рок-музыки и молодежной потребительской культуры, чем Москва. Когда французские маоисты, надеясь заново разжечь пожар революции, после 1968 года пошли работать на заводы, молодые коллеги смеялись над их попытками имитировать стиль жизни рабочего класса, сведения о котором они, похоже, черпали из фильмов с участием Жана Габена. В то время «фабричная молодежь уже носила сережки в ушах и длинные волосы». Одна из маоисток выглядела настолько «благопристойно», что коллеги прозвали ее Наной. При этом они имели в виду не героиню Эмиля Золя, а Нану Маскури — греческую певицу в очках 43.