Владимир Кучкин - Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв.

Как же объяснял С.М. Соловьев причины дробления территории между различными княжескими ветвями и последующее ее объединение? С его точки зрения, основную роль здесь сыграла географическая среда. В условиях Восточно-Европейской равнины решающее значение имели реки, водные пути, по которым и шло образование древнейших княжеств: «…особые речные системы определяли вначале особые системы областей, княжеств» [54] Там же, с. 63; ср.: с. 68–72, 76-77. . Природа указала и место сложения Русского государства. Это район истоков рек Волги, Днепра и Западной Двины — «Великая Россия, Московское государство, справедливо называемое страною источников: отсюда берут свое начало все те большие реки, вниз по которым распространялась государственная область» [55] Там же, с. 70; ср.: с. 73. . Политический центр рассматривался как центр географический, к которому в силу естественных природных условий стягивались территории более удаленных княжеств. Рост государственной территории С.М. Соловьев трактовал как колонизацию, мирное заселение пустых пространств вдоль течений крупных рек: «государство при расширении своих владений занимает обширные пустынные пространства и населяет их; государственная область расширяется преимущественно посредством колонизации…» [56] Там же, с. 62–63. , «…реки много содействовали единству народному и государственному» [57] Там же. . Применительно к Северо-Востоку увеличение государственной территории выразилось, по мнению С.М. Соловьева, в освоении земель по р. Волге и по речным путям на юг от г. Ростова [58] Там же, с. 73–75. .

Соловьевское объяснение происхождения государства и его территории было материалистическим. Оно представляло собой шаг вперед по сравнению с идеалистическими и субъективистскими концепциями дворянской историографии [59] См.: Насонов А.Н. Указ. соч., с. 10. . И тем не менее оказалось далеко от истинного. Материализм С.М. Соловьева страдал схематизмом, был механистическим.

Органические изъяны схемы С.М. Соловьева ясно проявились в его конкретном исследовании вопроса о сложении и развитии государственной территории на Северо-Востоке. Расширение этой территории шло не только по Волге и не только по рекам на юг от оз. Неро. А в послемонгольское время образовалось не одно Московское княжество, но и ряд других, которые ранее Московского стали претендовать на роль центра, вокруг которого должны были объединиться остальные княжества Северо-Восточной Руси. У С.М. Соловьева нет сколько-нибудь подробной характеристики таких княжеств и их территорий. Но в изучении Московского княжества, стержневого в концепции С.М. Соловьева, им по сравнению с прежними историками было сделано немало.

С. М. Соловьев впервые попытался определить географию владений московских князей, относившихся к их уделам волостей и селений [60] Соловьев С.М. Указ. соч. М., 1960, кн. 2, т. 3/4, с. 456–477, 670-673 (примеч. 158–200). . Сопоставляя историко-географические свидетельства духовных и договорных грамот XIV–XV вв. московских князей с картами и, по-видимому, со списками поселений XIX в., он сумел локализовать целый ряд древних волостей и пунктов. Однако односторонняя методика исследования, тождественная, по сути дела, тем приемам, которыми пользовался М.П. Погодин при определении местоположений географических объектов X–XIII вв., не позволила ему выяснить географию гораздо большего количества волостей и сел. Некоторые же предложенные С.М. Соловьевым локализации были ошибочны [61] Например, указание на расположение с. Алексина на север от Юрьева (Там же, с. 672, примеч. 175). На самом деле упомянутое в первой духовной грамоте великого князя Василия Дмитриевича юрьевское село Олексинское стояло к юго-западу от Юрьева (см. ниже, гл. VI). .

Построения С.М. Соловьева оказали сильное воздействие на развитие русской буржуазной историографии. Влияние его идей отразилось и на изучении истории формирования территории Северо-Восточной Руси. После «Истории России…» это изучение стало принимать все более специальный и локальный характер.

К числу специальных относятся две работы Н.П. Барсова. В 1865 г. он выпустил «Географический словарь Русской земли (IX–XIV ст.)», а в 1873 г. издал «Очерки русской исторической географии» [62] Барсов Н.П. Материалы для историко-географического словаря России. Географический словарь Русской земли (IX–XIV ст.). Вильна, 1865; Он же. Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи. Варшава, 1873; То же. 2-е изд., исправленное и дополненное алфавитным указателем. Варшава, 1885. . В обеих книгах были затронуты вопросы исторической географии всех восточнославянских земель, но здесь речь, естественно, должна идти о Северо-Восточной Руси.

В «Словарь» Н.П. Барсов включил географические названия домонгольского времени, относившиеся к территории древнего Ростовского княжества, перечень «залесских» городов из так называемого «Списка русских городов дальних и ближних», географические номенклатуры из двух завещаний Ивана Калиты, а также некоторые названия из летописных описаний событий XIV в. Однако в итоге внесенные в «Словарь» списки северо-восточных городов, сел, волостей, рек и урочищ оказались с пропусками [63] В «Словарь» Н.П. Барсова не попали, например, реки Дубна и Клязьма, упоминаемые в домонгольское время и фигурирующие в «Разысканиях» М.П. Погодина, волость Середокоротна из второй духовной Ивана Калиты, залесский город Ярополч из «Списка городов» и т. д. . Местоположение указанных объектов Н.П. Барсов определял, по-видимому, с помощью современных ему географических карт и списков населенных мест, не всегда учитывая разыскания своих предшественников. В результате многие его отождествления оказались ошибочными, а целый ряд объектов — не отысканными [64] Так, основание г. Владимира на р. Клязьме Н.П.Барсов приписал Владимиру Святославичу, а не Владимиру Мономаху; с. Голубино он помещал там же, где и М.П. Погодин, не приняв во внимание поправки Н.И. Надеждина и К.А. Неволина; р. Нерль Волжскую он спутал с р. Нерлью Клязьминской, а р. Дроздну — с р. Дрясной в Рязанском княжестве; р. Мерьскую объявил притоком р. Оки, вместо р. Москвы, и т. д. ( Барсов Н.П . Материалы для историко-географического словаря…, с. 32–33, 52, 134, 68, 123). Приведенные примеры относятся к географическим объектам Северо-Восточной Руси домонгольского времени. Еще больше ошибок допущено Н.П.Барсовым при локализации волостей и поселений XIV в. Странно, что Н.П. Барсов даже не учел тех определений, которые были предложены с. М. Соловьевым в четвертом томе его «Истории России с древнейших времен». .

Другая книга Н.П. Барсова содержит меньше конкретных сведений о Северо-Восточной Руси, но представляет некоторый интерес с точки зрения постановки и решения более общих историкогеографических задач. Автор попытался дать этническую характеристику населения Волго-Окского междуречья до прихода туда славян, выяснить центры и направления славянской колонизации, определить границы между различными восточнославянскими племенами в этом районе, установить, какие северо-восточные славянские центры и в какой период находились в подчинении Новгорода и Киева [65] Барсов Н.П. Очерки русской исторической географии…, с. 49–56, 74–77, 155–157, 175–177, 194–198, 204–205. Во втором издании книги дана более подробная, чем в первом, характеристика древней территории будущей Северо-Восточной Руси. . Таким образом, проблема становления и развития собственно государственной территории на Северо-востоке заняла в работе Н.П. Барсова довольно скромное место. В своем исследовании Н.П. Барсов ограничился данными Повести временных лет и топонимическими свидетельствами географических карт и списков населенных мест XIX в., иногда — грамот XVI в. и писцовых описаний XVII в. Отсутствие источниковедческого анализа Повести временных лет и неудачное использование топонимии [66] Названия с начальным Вес(ь) Н.П. Барсов считал относящимися к племени весь; с начальным Мер(Нер) — к мери; с Крив — к славянскому племени кривичей и т. п. и по местонахождению таких топонимов определял ареалы расселения племен, хотя, например, название какого-нибудь ручья Кривда вовсе не зависело от племени кривичей. — Там же, с. 176. привели Н.П. Барсова к выводам явно сомнительного характера. Ошибочно считая вслед за М.П. Погодиным восточнославянские племена отдельными княжениями, Н.П. Барсов и племенную территорию рассматривал как государственную и не находил ее принципиальных отличий от территории эпохи развитого феодализма. Напротив, по его мнению, границы племен в IX в. определили границы княжеств XII–XIV вв. [67] Там же, с. 79–81, 94, 109. Расширение же территории Н.П. Барсов, как и С.М. Соловьев, объяснял исключительно природными особенностями тех районов, где жили восточнославянские племена [68] Там же, с. 17, 19, 20, 80. . У Н.П. Барсова была, правда, робкая попытка связать эволюцию территории (по крайней мере, развитие административно-территориального деления) с социальными изменениями [69] Там же, с. 81–86. , но характер последних оставался неясен самому Н.П. Барсову. Такое стремление только нарушило стройность его концепции о естественногеографической обусловленности территориальных модификаций. В целом книга Н.П. Барсова внесла мало нового в разработку проблемы о формировании древнерусской государственной территории на Северо-Востоке [70] Сказанное не зачеркивает достижений Н.П. Барсова в изучении других территорий Киевской Руси. . Перенос же топонимических данных XIX в. в IX–XII вв. только усложнил решение тех конкретных вопросов, которые стремился выяснить Н.П. Барсов.