Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Та же немецко-польская армия, предназначенная для нападения на Московское государство, должна была, — утверждает Руссель, — послужить и для внутриполитических целей Сигизмунда III: пребывая в Польше, эта армия должна была помочь ему принудить сейм к избранию при его жизни королевича Казимира его преемником. Но и этот план сорван как победами Густава-Адольфа, так и теми, «которые на доброй стороне» (в их числе названы Лев Сапега и Криштоф Радзивилл); Сигизмунду III и иезуитам было прямо заявлено, что, если он будет впредь о таких вещах говорить, то до того, как он успеет осуществить свой план, в Речь Посполитую будет призван и избран королем шведский король Густав-Адольф, что заставило Сигизмунда III отступить и дать письменное обязательство не ставить больше вопроса о наследнике или короновании нового короля при своей жизни. Таким образом, продолжает Руссель, все идет пока «ко благу и по желанию тех, которые на добрую сторону тянут». Руссель высмеивает претензии Казимира и Владислава на польскую корону, ибо им «дела до ней нет»: как «приговорено» (как согласовано в бытность его в Москве), корона эта должна достаться Густаву-Адольфу. Сообщая, с одной стороны, о военной слабости поляков и о нарушениях ими польско-шведского перемирия путем посылки в Германию против шведов казачьих полков, Руссель, с другой стороны, подробно информирует Московское государство о поездке своего тайного агента в Варшаву на сейм, о сношениях со своими сторонниками в Речи Посполитой, о рассылке магнатам и распространении на сейме своих печатных и рукописных «грамоток» и «листов» в пользу кандидатуры Густава-Адольфа и в целях разжигания борьбы между католиками и протестантами [506].

Посвящая, таким образом, московское правительство полностью в свою деятельность в качестве посла Густава-Адольфа к полякам, Руссель просит царя и патриарха с теми же посланцами, л'Адмиралем и де Гревом, прислать ему письменный ответ, «объявить изволение [решение] свое о наборе войска, а то войско соберут в Силезскую землю — по придуме [проекту], что я подал, а перевел старый Иван, переводчик верен и добр, чтоб я в том деле вам, великим государям, служил, когда поеду к государю моему королю». Руссель объясняет, что в то время кн. И. Б. Черкасский не дал ему ответа, ссылаясь на то, что еще не было никаких вестей от Лесли, Племянникова и Аристова, посланных к Густаву-Адольфу («и не ведаючи про них, нельзя было договориться про такое великое дело»); теперь же, наверное, «полные вести» от них имеются, поэтому пусть государи соизволят написать свое решение по этому проекту [507], а также о заключении с Густавом-Адольфом тайного договора о дружбе и о — согласованных военных действиях против «польских иезуитов». «И скоро можно совершить [то великое дело] по той причине, что государь мой король ныне держит под своею волею [контролем] проезд через Силезскую землю». Руссель просит поручить ему «то дело исполнить и совершить» и заверяет, что Густав-Адольф готов удовлетворить любые просьбы, о которыми обратились бы к нему царь и патриарх [508].

В таком контексте и миссия л'Адмираля и де Грева к запорожским казакам выступает как одно из звеньев польской политики Густава-Адольфа. Содействие русского правительства этой миссии было проявлением его лояльности по отношению к шведскому королю. Руссель весьма многозначительно характеризует важность установления прямой связи Густава-Адольфа, с запорожцами и уверяет, что Россия и Швеция вместе крепче их обяжут, чем могла бы одна Россия: «два пояса вместе крепче одного вяжут»; казаками легче будет управлять после того, «как они обещаются (дадут обещание) обоим маестатам [величествам]» [509]. Инструкция Русселя л'Адмиралю и де Греву и текст письма от имени Густав а-Адольф а к казакам пропагандируют шведского короля как защитника «греческой веры» и казацких вольностей от польских притеснений; секретные статьи ставят вопросы о поддержке казаками «избранья его маестата [Густава-Адольфа] на польское королевство и об их «поспешеньи в цесарскую землю [Германию] для его маестата» за хорошее жалованье [510]. Легко понять, что русскому правительству, давно уже ведшему тайные переговоры с казаками и знавшему о письмах, направленных казакам патриархами иерусалимским и константинопольским, «чтоб монарху московскому поклонилися», нелегко было передать инициативу шведскому королю. Тем не менее оно снабдило еще и от себя л'Адмираля и де Грева грамотой к казакам и приложило много стараний для обеспечения успеха их миссии и для предупреждения возможных осложнений в связи с происшедшим только что переизбранием гетмана, сменой курса руководящих кругов православной церкви на Украине, уступками польского правительства казацкой старшине. Не вина русского правительства, что бравые французы, покинув в Киеве приставленного к ним надежного провожатого Григория Гладкого (тайное связное лицо между Москвой и промосковскими деятелями Украины), имевшего инструкции («от тех бы казаков, которые королю [польскому] служат, однолично [обязательно] их послов уберечь, чтоб над ними какого дурна не учинили», — к этим казакам не ездить), отправились с одним лишь переводчиком прямо в Канев к новому гетману войска Запорожского Кулаге и были им выданы польскому правительству [511].

Так или иначе, посольство л'Адмираля и де Грева в Москву было ясным олицетворением единства шведской и русской политики в отношении Речи Посполитой [512]. Ровно через месяц, 22 июля 1631 г., Руссель отправил уже нового посланца в Москву — «верного секретаря» Христиана Вассермана [513]. Последний только что вернулся из Речи Посполитой, где вел переговоры с магнатами. Он должен был подробно доложить в Москве о позиции Льва Сапеги, Радзивилла, Гонсевского, об их взаимоотношениях и борьбе в связи с приближающейся смертью Сигизмунда III. Из инструкции, данной Русселем Вассерману, и из записи беседы Вассермана с кн. Черкасским опять-таки ясно, что направление деятельности Русселя в польско-литовских делах было в известной мере уже наперед согласовано в Москве: люди Русселя, докладывал, например, Вассерман, живут один у Сапеги, другой у Гонсевского для того дела, о котором Руссель втайне говорил с кн. И. Б. Черкасским [514]. Наряду с обильной информацией о политических событиях в Речи Посполитой, приготовлениях к войне с Московским государством, состоянии военных сил и политических настроениях, Вассерман должен был передать снова аргументы (со ссылкой на Густава-Адольфа) в пользу того, чтобы московские государи постарались «закупить себе казаков запорожских и наводить [побуждать] их вооружаться» против польского короля, ибо в таком случае «вся сила нашего недруга ляжет на тот полк», т. е. будет отвлечена на борьбу с казаками (как действительно и было в 1648–1653 гг.).