Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

С этого времени историография вопроса развивалась как спор школы Дройзена (Диттмар и др.) и школы Виттиха, который и сам в 80–90-х годах выступил с целой серией новых исследований, опровергавших выдвинутые против него аргументы. Ученик Дройзена Тейтге, выступивший в 1904 г. с попыткой подвести итоги научной полемики, вынужден был признать, что последнее слово осталось все же за школой Виттиха, хотя со своей стороны постарался обосновать агностицизм, неразрешимость вопроса до конца [623].

Надо признать, что вся эта ученейшая баталия носила довольно неглубокий характер. Дело свелось к чему-то вроде скрупулезного судебного следствия по узкому вопросу: кто именно поджег Магдебург, на ком лежит непосредственная, так сказать, уголовная вина? Социально-политическая сторона вопроса осталась где-то далеко на заднем плане. Но то, что об этой стороне сказано и Дройзеном, и Виттихом, в сущности, не очень противоречит одно другому и легко может быть сведено воедино, если отодвинуть на задний план второстепенный криминалистический вопрос.

Магдебург, где в 1618 г. разразилось крупное восстание, привлекшее к себе пристальное внимание современников, оставался и в «датский период» Тридцатилетней войны, говорит Дройзен, «подлинным очагом антикатолического движения» в Империи [624]. Магдебург, хотя и расположенный довольно далеко от моря вверх по Эльбе, был прежде всего крупным портовым городом. Через него шла значительная доля торговли Восточной Германии. Пригороды Магдебурга, раскинувшиеся на берегу Эльбы, были заселены почти сплошь людьми, связанными с судоходством, торговлей, портовой жизнью. О промышленности Магдебурга до разрушения сведений мало, но известно, например, что он экспортировал за границу, в частности в Нидерланды, большое количество пива собственного производства.

Население города в интересующее нас время отчетливо делилось на три установленных Энгельсом слоя: патрициат, бюргерство и плебейство. Но политическая комбинация их сил была довольно сложной. Патрициат сумел использовать движение плебейства против бюргерства, чтобы укрепить свои собственные позиции. Он стоял у власти и, опираясь на поддержку населения пригородов, подчинял всю политику города интересам сохранения и в условиях войны прежнего размаха эльбской торговли. Естественно, что он не останавливался перед поисками соглашения с имперско-католической армией Валленштейна. Против правящей патрицианской (но связанной с плебейством) партии боролась бюргерская оппозиция, которая выдвигала строго протестантскую программу и поддерживалась протестантским «администратором» магдебургского епископства Христианом-Вильгельмом (из Бранденбургского дома).

Война и Реституционный эдикт 1629 г. резко обострили социальные противоречия в Магдебурге. Военные действия и огромные пошлины, установленные по течению Эльбы боровшимися сторонами, пресекли эльбскую торговлю. Весь «корабельный люд» ( Schiffer-knechte ) Магдебурга — рабочие верфей, лодочники, портовые грузчики и т. д. лишились средств существования. Среди беднейшего населения участились самоубийства, с другой стороны, распространились мнения, что «все равно придется умирать с голоду», усилилась ненависть к сокровищам зажиточных, порождавшая те «грубые эксцессы» простонародья, которые отмечены источниками в 1629 г. Плебейство перестало теперь поддерживать прокатолический городской совет и, напротив, производило самовольные диверсии против имперско-католических кораблей. Валленштейн попробовал было наказать Магдебург, осадил его, но потерпел такую же неудачу, как под Штральзундом. Во время осады власть патрицианского городского совета была ограничена представителями бюргерской оппозиции, 16 уполномоченными от кварталов города, находившимися, кстати, в сношениях с другими ганзейскими городами.

Вот почему Валленштейн так боялся появления Густава-Адольфа. в Германии. Еще в 1627 г. он сказал свою знаменитую фразу: «В шведах мы найдем худшего врага, чем турки». В сентябре 1629 г. Валленштейн пишет об опасности сближения Густава-Адольфа с «некоторыми сословиями Империи, так же как с ганзейскими городами и прочими недовольными ( Malcontenten )»; в ноябре — декабре 1629 г. он ожидает «общего восстания», «всеобщего восстания», начало которому могут положить ганзейские города во главе с Магдебургом [625].

В декабре 1629 г. бюргерская оппозиция завершила переворот в Магдебурге при помощи прибывших делегаций от «новой конфедерации» — Любека, Гамбурга, Бремена, Брауншвейга и Гильдесгейма.

Благодаря разрыву блока патрициата с плебейством старый совет был сравнительно легко смещен и заменен новым, представлявшим бюргерскую партию. Оставалось очистить всю территорию епископства от имперцев и тогда выступить совместно с другими городами. Таким образом, к моменту вступления Густава-Адольфа на почву Германии в июне 1630 г., говорив Дройзен, «положение вещей в Магдебурге подошло вплотную к революционному взрыву [626]. Густав-Адольф поспешил прислать в Магдебург своего уполномоченного Штальмана, который не только оформил союз Швеции с Магдебургом и восстановил в правах смещенного Реституционным эдиктом протестантского администратора Христиана-Вильгельма, но и организовал совместно с ним 2 августа 1630 г. своеобразное массовое выступление для освобождения окрестной территории. «Пестрая толпа», руководимая, по терминологии Дройзена, «городской чернью» [627], вышла из Магдебурга хватать и изгонять имперцев из соседних городков, монастырей и деревень. Крестьянство, притесняемое имперцами, выступило навстречу. Для характеристики социальной базы этого движения важен изданный вскоре администратором как государем территории патент: он прямо призывал горожан и крестьян к дальнейшему сплочению и дисциплине, а к дворянам, напротив, обращался крайне сурово, предписывая им прислать в Магдебург положенное число лошадей и военных слуг.

Однако закрепить все это не было возможности: чтобы всерьез вытеснить имперцев из области, требовались войска. Надо было продержаться до приближения шведов. Пока что Густав-Адольф прислал в Магдебург одного из своих выдающихся военных помощников, Фалькенберга. Военный план Густава-Адольфа состоял тогда именно в том, чтобы использовать Магдебург, по его собственным словам, как «форпост и основу всей экспедиции». Как только шведские войска подойдут к Магдебургу, в свою очередь поднимутся Гамбург и Любек, а за ними и вся Германия. Устная инструкция, данная Густавом-Адольфом Фалькенбергу, но тотчас письменно сообщенная канцлеру Оксеншерне (17 августа 1630 г.), ставила задачу «воодушевить администратора и город; сформировать несколько полков… обеспечить город» за шведами и, «таким образом, подготовить диверсию… с помощью которой можно будет овладеть Эльбой… (эта диверсия) вдохновит недовольных ( den Malkontenten Luft gebe ) и поддержит их в том, чтобы отказывать имперцам во всяких платежах… одним словом ( in Summa ), зажечь факел, от которого по Германии распространился бы огонь всеобщего восстания» [628].