Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Таким образом, в 1569–1570 гг. «восточный барьер» был радикально реконструирован: три прежних его звена были слиты в мощный центр — Польско-Литовское государство, подкрепленный двумя сильными и воинственными флангами в лице Швеции и Турции. Но все же и в таком виде «барьер» не выдержал бы натиска русских войск, если бы за его спиной не стояли военнополитические ресурсы Германской империи.

В 1570 г. очередной рейхстаг в Шпейере принял хитроумное решение, имевшее большое значение для исхода Ливонской войны, разрешавшее иностранным государствам вербовать себе на службу солдат на территориях немецких княжеств. Но, не доверяя вполне державам «барьера», некоторые княжества, в частности Пруссия, снова настаивали на том же рейхстаге 1570 г. на необходимости прямого вмешательства всей Империи в Ливонскую войну и на создании сильного имперского флота против «московской опасности». Другие депутаты не советовали «на столь могущественного государя нападать». Привлеченные к обсуждению юристы установили, что царь не принадлежит к категории «врагов Империи» ( Reichsfeind ), так как дипломатические отношения с ним формально никогда не были разорваны. Поэтому было решено сначала попробовать послать в Москву посольство, а если оно не добьется от царя уступок, тогда уже прибегнуть к силе оружия, как говорилось в рецессе рейхстага [23] Форстен Г. В. Балтийский вопрос…, т. I, с. 565. .

В 1572 г. умер Сигизмунд II Август. Началась хитрая дипломатическая игра Империи с Московским государством. Скрываясь за державами «барьера» и поддерживая их, Империя предлагала Москве раздел Речи Посполитой и союз против Турции с тем, что царю достанется после победы «Греческая империя», т. е. бывшая Византия. Несомненно, что второе предложение имело единственной целью покрепче втравить Московское государство в войну с Турцией; но московское правительство изъявило согласие на оба предложения и настаивало на присылке «большого посольства» в составе послов от римского папы, испанского короля, императора и немецких князей для прочного и серьезного соглашения с габсбургско-католическим лагерем в Европе. «Большое посольство» обещали вот-вот прислать, однако предварительные переговоры уперлись в наиболее существенный вопрос: немецкие послы утверждали, что Ливония издревле принадлежит Империи, и настаивали, чтобы русские войска оттуда были выведены в качестве предварительного условия соглашения, а в Москве им отвечали, что Ливония — исстари русское владение, и настоятельно просили императора не вмешиваться дальше в ливонские дела. Понятно, что оживленные и многолетние дипломатические переговоры в конце концов окончились ничем, ибо спор о Ливонии означал попросту, что Московское государство и Империя находились в скрытой войне между собой. Имперская дипломатия все же отчасти добилась своего: в известной степени дезориентировала и ослабила Московское государство.

Германия в течение многих лет дышала атмосферой войны с «московитом». На протяжении Ливонской войны с повестки дня германских рейхстагов не сходил вопрос о мерах пресечения «нарвского плавания» и осуществления объявленной блокады, нарушавшейся, с одной стороны, самими немцами — ганзейскими купцами, с другой стороны, англичанами, голландцами, французами. И через Нарву и через Белое море иностранцы, в особенности англичане, везли в Россию недостававшие ей товары, в частности боеприпасы и образцы новейшего оружия вместе с мастерами для его производства, а вывозили из России продукты, необходимые прежде всего для их собственных сухопутных и морских военных сил. Англия и Голландия (а вскоре за тем и Франция) вели в то время ожесточенную борьбу с Филиппом II Габсбургским. Московская компания английских купцов хвалилась в 1588 г., что «Непобедимая армада» Филиппа II была разгромлена благодаря ей, ибо почти весь английский военный флот был построен из русского леса, а оснастка его выделана из русской пеньки.

Итак, Ливонская война, как бы она ни выглядела на поверхности, в основе своей была войной Московского государства с Империей. Финал ее отчасти также свидетельствует об этом. Польский король Стефан Баторий, несмотря на сильную поддержку шведов, ничего не мог поделать с войском Ивана Грозного, пока не заменил польско-литовские войска наемными «немецкими» полками, широчайшим образом использовав упомянутое решение рейхстага 1570 г. Эта-то армия, лишь весьма относительно принадлежавшая Польско-Литовскому государству, и нанесла Ивану IV ряд тяжелых ударов, принудивших его к миру. Впрочем, к миру его принудило в еще большей мере возрождение в новом виде «татарской опасности» на восточных и южных границах Московского государства. Так или иначе, мирные договоры 1582–1583 гг. с Польско-Литовским государством и Швецией зафиксировали полную неудачу 24-летних усилий Русского государства вырваться из долгого заточения. Оно оказалось все еще не готовым к решению этой задачи.

Едва лишь забрезжил благоприятный для Империи исход Ливонской войны, как наметилось и начало нового поворота Империи лицом к западу: в 1576 г. католическая партия одержала первую победу в общеимперском масштабе, добившись избрания императором Рудольфа II Габсбурга, ревностного католика, воспитанного иезуитами в Испании при дворе Филиппа II. Задачей его жизни стало новое сближение австрийской и испанской ветвей Габсбургского дома [24] О мировой политике испанских и австрийских Габсбургов в XVI–XVII вв. см.: Randa A. von . Die Pax austriaca. — «Osterreichische Zeitsehrift fur offentliches Recht». Wien, 1964, Bd. 14, Hf. 1–2. . Пожалуй, происшедшее в 1556 г. раздвоение державы Карла V не следовало бы вообще называть ее распадением, ибо скорее тут имело место своего рода временное «разделение труда»: в то время как западная часть державы должна была под руководством испанских Габсбургов продолжать прежнее дело, центральноевропейской части — Германии под руководством австрийских Габсбургов — надлежало выполнить роль прикрытия против «третьей силы», наподобие вспомогательной армии, имеющей особое задание. После выполнения этого задания обе части, естественно, должны были снова соединиться. И руслом, в котором могло произойти их слияние, являлась католическая реакция.

Пока немецкие Габсбурги переживали горькое похмелье после величия и крушения Карла V и были поглощены злобой дня восточноевропейской политики, Филипп II принял на свои плечи всю тяжесть борьбы с силами прогресса и революции в Европе. Карл V как-никак справлялся со своей главной задачей: ни одна попытка буржуазно-демократических движений в Европе не увенчалась победой в первой половине XVI в. Но Филипп II располагал ресурсами лишь половины рухнувшей Империи — европейского жандарма, — а силы его противников чудодейственно возрастали, ибо капиталистическое развитие Европы шло вперед. Бой был неравным. Уже через десять лет после отречения Карла V началось восстание в Нидерландах, которому суждено было стать первой победившей буржуазной революцией в истории: у Филиппа II не хватило сил его подавить.