Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

И действительно, по переписке московского правительства с вологодским воеводой, подшитой к тому же столбцу 1629 г., можно видеть, что правительство отнеслось к шведским хлебным закупкам, как к делу большой политической важности. В царской грамоте от 20 апреля воеводе разъясняется, что хлеб предоставлен шведам «для нынешней настоящей войны, которая война ныне в их земле [их государством] ведется», и предписывается хлеб этот отпустить из того числа, которое ранее было предписано купить на царя («а по прежнему нашему указу хлеба на нас не имали бы и не продавали»). В других грамотах на места даются инструкции, отражающие пожеланиям шведского посла о пользовании единой московской мерой, о недопущении к закупкам других иностранцев, кроме уполномоченных шведского короля и т. д. [258] Там же, лл. 386–388, 420–477. , что, впрочем, не устранило ряда «помешек», на которые в 1630 г. жаловался шведский посол и за устранение которых московское правительство снова принялось с большой энергией, не остановившись перед арестом архангельского воеводы [259] ЦГАДА, Дела шведские, 1630 г., стб. 2, лл. 139–241, 250–259. .

Однако в общем тон посольства 1630 г. отражает огромное удовлетворение шведского правительства полученной субсидией: «За такую великую любовь и доброе подвиженье велел королевское величество вашему царскому величеству много челом бить». Но, по мнению Швеции, это был только «почин» в исполнении обещания царя «мирскую [общественную] пользу и прибыль в немецкой земле заступать [защищать]», обещания, которым «много тысяч печальных душ утешили». Правда, просить субсидию теперь Густаву-Адольфу несколько затруднительнее, чем в прошлом году, ибо юн заключил Альтмаркское перемирие с Польшей. Посол Мониер подробно разъяснял, что короли Франции и Англии способствовали этому перемирию для того, чтоб Густав-Адольф смог «в цесаревой области [в Германии] за мирские дела взяться и против цесаря с его папежскими советниками лучшее сопротивление учинить», и Густав-Адольф не захотел отвергнуть «тех сильных великих королей думы», видя сам, «что гораздо время помянутого цесаря с его советниками в их замышленьи победить и остерегать [предотвратить] разоренья и погибели многих государств и земель»; заключив перемирие с Польшей, Густав-Адольф намерен «своею казною и помощью тех вышеименованных двух королей и иных великих государей, которые хотят деньгами и людьми помогать, на будущую весну с великим войском свою пасть отведать [свое счастье попытать]» — вступить в войну с германским императором. Московский царь в первую очередь подразумевается среди «иных великих государей», которые помогут этой войне, ибо он знает, что в планы Империи и папства входит между прочим «сквозь Польшу» русские «великие земли и государства воевати и разоряти», заменить в России православие католицизмом и установить в ней свое «неистерпимое мучительное владение». Поэтому Густав-Адольф просит Михаила Федоровича, взывая к его дружбе, чтоб он «мирскому пребыванью [общественному делу] в немецкой земле свое доброе произволенье и подвижность оказал и бедным оскорбленным… христианам помощь подал рожью», а именно разрешением купить 75 тыс. четвертей ржи и 4 тыс. четвертей просяных круп. Определяя этот акт как «жертву», шведское послание в то же время полагает, что «вашему царскому величеству то дело небольшое», а подданным царя и вообще «в том убытка не будет» [ибо им все равно, кому продать хлеб, шведам или царским купчинам]; напротив, говорит послание, московскому царю в конечном счете в том «прибыль и корысть», а врагам его — «помешка и убыток», как всякому легко «выразуметь», если учесть, что «Польша и цесарь и папежане соединились и утвердились на том, что прибыль и корысть и гибель у них заодно», «и вообще тою хлебною помощью закрытым обычаем [скрытым образом] цесарю и королю польскому помешка учинится», цесарь не сможет помогать польскому королю, «и как его королевское величество [Густав-Адольф] войну против цесаря поведет — и тогда вашего ц. в. великая земля и государство оборонено будет…» [260] Там же, лл. 138–139, 133–135, 128–129, 143–148.

Вся эта концепция была воспринята в Москве с пониманием и сочувствием. Чтоб «общим недругам была помешка и шкота», царь разрешил шведскому королю, несмотря на недород, беспошлинно закупить сверх того, что осталось недокупленным по разрешениям прежних лет, ржи 75 тыс. четвертей, проса в знак «дружбы и любви» не просимые 4 тыс., а 8 тыс. четвертей, кроме того, смолы 200 бочек и селитры «где сыщут» (т. е. не из казенных запасов). И государь бы ваш, гласил письменный ответ, врученный боярами шведскому послу, с нашим государем «за такую великую дружбу был в дружбе и в любви и в совете добром» [261] Там же, лл. 152, 254–259, 268. .

В следующем, 1631 г. шведский посол, приехав в Москву, уже докладывал царю о победах Густав а-Адольфа над императором в Германии и развивал мысль, что, если б только шведский король «против цесаря ныне войною не стоял, и цесарь бы царского величества недругу польскому королю людьми и казною помощь чинил и польский бы король на Московское государство давно наступал». На этом основании шведский король снова просил оказать ему в немецкой войне помощь предоставлением дешевого хлеба. В Москве посла заверили, что царь желает шведскому королю полного «над цесарем одоленья», и снова разрешили закупить 50 тыс. четвертей хлеба без всякого дохода для царской казны, особо подчеркнув в ответе: «… а делает то все царское величество для государя вашего королевской дружбы и любви и для вспоможенья его ратных людей». В Архангельск был послан указ, «чтоб хлеб у Архангельского города шведского короля приказчикам дали переж всех королей приказчиков» [262] ЦГАДА, Дела шведские, 1631 г., стб. 7, лл. 212–217, 195. .

В 1632 г. Густав-Адольф снова получил разрешение на закупку 50 тыс. четвертей хлеба для продолжения войны в Германии. После смерти Густава-Адольфа, весной 1633 г., гонец Стейман привез в Москву послание 12 виднейших шведских вельмож, в том числе Делагарди, Гюлленхельма, Габриеля Оксеншерны и других, заверявших, что война, начатая Густавом-Адольфом, будет продолжена. Вельможи напоминают царю «ту добрую дружбу и подвижность, что в. ц. в. произволил ведать про войну, что деется в немецкой земле, и произволил… закупить хлебные запасы… по дешевой цене как можно добыть и отпускать от Архангельокго города кораблями». Ныне, продолжают вельможи, мы «имеем причину больше прежнего» вести эту войну, возникшую по вине императора, польского короля и папства («папежан»), а царь московский со своей стороны должен быть заинтересован в том, «чтоб их попрать и потопить», и поэтому вельможи надеются, что он «будет тако ж в подвижности постоятелен [также постоянен в своей помощи]» и разрешит «тот прежепомянутый хлеб покупать» [263] ЦГАДА, Дела шведские, 1633 г., стб. 6, лл. 10–12. . Разрешение снова закупить хлеб в 1633 г. было дано еще до этого демарша. Но уже в 1634 г., после выхода Московского государства из Смоленской войны (1632–1634 гг.) и резкого изменения его внешнеполитического курса [264] См. ниже, гл. VIII. , в новой субсидии шведам было отказано. Тщетно королева Христина в грамоте от 21 мая 1634 г. просила разрешить «для наших общих великих дел» вывезти хотя бы меньшее, чем в прежние годы, количество хлеба, «потому что нашему войску в немецкой земле против цесаря и их советников великая была помощь», и заверяла, что «наше королевино величество имеет войска своего не меньше, как наперед сего было в немецкой земле против цесаря римского и его советников папежских и иезуитов» [265] ЦГАДА, Дела шведские, 1634 г., стб. 2, лл. 173–176. . Ответная грамота Михаила Федоровича содержала указание на невозможность отпустить хлеб из-за неурожая и дороговизны и обещание дать разрешение в будущие годы [266] Там же, лл. 236–242. . Однако на деле отпуск Швеции дешевого русского хлеба не возобновлялся вплоть до 1650 г.