Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Но в более поздней историографии вся эта восточная сторона «шведского» периода Тридцатилетней войны как-то незаметно исчезла. Этому способствовали как немецкие историки, исказившие историю Тридцатилетней войны националистическими легендами и оторвавшие ее от всемирно-исторической основы, так и поддавшиеся их влиянию шведские историки. В частности, выпущенная в Швеции в середине XIX в. двухтомная публикация документов по истории немецкой войны Густава-Адольфа [309] Arkiv till upplysning от svenska krigens och krigsinzattningarnes historia. Tidskiftet 1630–1632, d. I–II. Stockholm, 1854–1860. , легшая в основу соответствующих разделов в капитальных биографиях Густава-Адольфа Дройзена [310] Droysen G. Gustav Adolf, Bd. 1–2. Leipzig, 1869–1870. , Кронхольмн [311] Cronholm A. Sveriges historia under Gustav II Adolphs regering, d. 1–6. Stockholm, 1857–1872; нем. пер. Gustav II Adolf in Deutschland, Bd. I. Leipzig, 1875. , позже Флетчера [312] Fletcher Ch. R. L. Gustavus Adolphus and the Struggle of Protestantism for Existense. New York, 1890. и др., совершенно односторонне направила внимание историков в сторону внутригерманской обстановки шведского похода. Восточноевропейская ситуация, в действительности оказывавшая важное влияние на всю судьбу этого похода, обойдена почти полным молчанием также и в общих сочинениях по истории Тридцати летней войны, написанных как в XIX в., например у Гиндели, Шарвериа, Гардинера, Винтера, Клоппа, Риттера [313] Gindely A. Geschichte des Dreissigjahrigen Krieges. Bd. 1–4. Prag, 1869–1882; Charveriat E. Histoire de la guerre de Trente ans. Paris, 1878; Gardiner S. R. The Thirty Year's War 1618–1648. London, 1874; Winter G . Geschichte des Dreihigjahrigen Krieges. Berlin, 1893; Klopp O . Der Drei-hig jahrige Krieg bis zum Tode Gustav Adolfs, Bd 1–3. Paderborn, 1891–1896; Ritter M . Deutsche Geschichte im Zeitalter der Gegenreformation und des Dreihigjahrigen Krieges, 1555–1648, Bd. 1–3. Stuttgart, 1889–1908. , так и в XX в., кончая сводной работой Веджвуд [314] Wedgwood С. V . The Thirthy Years War. New Hawen, 1939. .

Эта однобокость историографии шведского периода Тридцатилетней войны была отчасти восполнена появлением в 1901 г. специальной монографии шведского историка Карла Вейле «Политика Швеции в отношении Польши в 1630–1635 гг.» [315] Wejle C . Sveriges politik mot Polen 11630–1635. Uppsala, 1901. Важным дополнением к исследованию Вейле является небольшая, но целиком основанная на архивных документах работа: Rettig Н. Die Stellung der Regierung und des Reichstages Schwedens zur polnischen Frage. April 1634 bis November 1635, 1916. Вейле тщательно исследовал материалы шведского Государственного архива, а именно отделы: Polonica , Muscovitica , Turcica , переписку канцлера Оксеншерны. Выводы Вейле во многом спорны и недостаточны, но все же следует пожалеть, что этот основательный труд мало повлиял на позднейших авторов, в том числе даже на шведских; лучше всего он, пожалуй, известен польским историкам [316] См., например: Czaplinski Wl . Wladyslaw IV wobec mojny 30-Ietniej. Krakow, 1937 (Polska Akademia Umiejgtnosci. Rozprawy wydzialu historyezno-filozoficznego, Seria II, t. XLV, № 3). Польские историки со своей стороны в некоторой мере осветили историю польско-шведских отношений в 30-х годах XVII в.: см., например, Szelagowski A. Uklady krolewicza Wladyslawa i dysydentow z Gustawem Adolfem w r. 1632. — «Kwartalnik historyezny», 1899, IV; Krajewski. Wladyslaw IV a korona szwedska (Bibl. Warszawa, 1913. III); Godziszewski Wl . Polska a Moskwa za Wladyslawa IV. Krakow, 1930. . Впрочем, в восьмитомной коллективной работе о войнах Густава-Адольфа, изданной шведским генеральным штабом и являющейся образцовой сводкой всего, что известно науке об этих войнах [317] Sveriges Generalstaben: Sveriges krig 1611–1632, d. I–VI. Bilagsband I–II. Stockholm, 1936–1939. , международная обстановка начала германского похода Густава-Адольфа излагается в специальной главе, 4-й, тома V в таком порядке: сначала отношения Швеции с германскими государствами, затем довольно подробно — с Польшей, Россией, Гранейльванией и, наконец, с Францией, Голландией, Данией, Англией. Отношения Швеции с Речью Посполитой и Россией изложены в основном по Вейле. Однако русско-шведские отношения этих лет освещены Вейле и его последователями лишь отчасти, воссоздание же восточноевропейской международной ситуации времен «шведского» периода Тридцатилетней войны останется, на наш взгляд, до тех пор незавершенным, пока именно русско-шведские отношения не будут поставлены в центр внимания и пока, наряду со шведскими и польскими архивами, не будут привлечены русские, — прежде всего дела «шведского двора» Посольского приказа [318]. Именно эти документы, т. е. неопубликованные столбцы шведских и иных дел Посольского приказа, положены нами в основу дальнейшего изложения.

Не пристрастны ли мы, придавая такое большое значение именно России? Ответ на этот вопрос зависит прежде всего от того, как оценить значение Польши и польской проблемы в политике Густава-Адольфа. Была ли Польша опасным и важным врагом в его глазах, когда он двинулся в Германию? Ответ может быть только один: да, была. Напомним, что борьба с Речью Пос-политой составляла основное содержание всего предшествовавшего периода царствования Густава-Адольфа и тянулась с переменным успехом многие годы. До 1628 г. включительно Густав-Адольф был еще убежден в слабости Польско-Литовского государства и в возможности, разбив ее, превратить в плацдарм для войны с Империей. Но именно военная помощь императора Польско-Литовскому государству привела в 1629 г. к коренному изменению плана: по словам историка Борнхаупта, «из войны против Польши должна была развиться война против императора» [319]. Густав-Адольф убедился, что победа над Польшей не могла быть достигнута раньше победы над Империей. Поэтому он заключил в 1629 г. весьма неудовлетворительное, с его точки зрения, Альтмаркское перемирие с Речью Посполитой и в 1630 г. занял другой, не польский, как думал раньше, а померанский плацдарм для германской войны. После многолетней борьбы Польша осталась неразбитой. Мог ли Густав-Адольф не бояться ее теперь, когда он отдался другой войне? По справедливому замечанию авторов упомянутого выше капитального труда о войнах Густава-Адольфа, «так как силы Швеции были связаны в Германии, ее внешняя политика должна была определяться необходимостью обезвредить на востоке Польшу» [320]. Если это положение правильно, остается только решить, занимали ли шведско-русские отношения центральное место в осуществлении данной внешнеполитической программы.

На первый взгляд кажется, что это не совсем так. Шведский историк Нильс Анлунд, автор биографии Густава-Адольфа, справедливо указывая, что для Густава-Адольфа «главным врагом» всегда оставался Сигизмунд III, что поэтому он, видя в России «веский политический фактор», старался побудить русского царя к совместному наступлению на Речь Посполитую, что именно из-за ориентации московской политики на разрыв с Польшей русско-шведские отношения «становились все более дружественными и в конце концов достигли заметной теплоты», — тем не менее находит нужным оговориться: «Однако эти планы занимали в энергичной, решительной политике Густава-Адольфа относительно незначительное место — они несколько напоминают его прощупывание возможности совместных действий с татарами и турками в том же направлении, ибо и с ними он также нередко был связан» [321].