Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Но шведское правительство и тем более Густав-Адольф в Германии узнали обо всем этом лишь в 1631 г., а пока что грамота Густава-Адольфа к Михаилу Федоровичу, без ответа возвращенная Мёллером из Новгорода, должна была породить у них серьезную тревогу по поводу русских намерений. Вот почему Густав-Адольф, заняв Померанию как плацдарм, но видя, что Россия не выступает следом за ним и что Польско-Литовское государство может грозить ему ударом в спину, не делал даже попыток двинуться дальше, в глубь Германии. Зато он предпринимал одну за другой энергичные меры для установления военного и дипломатического контакта с Москвой и побуждения ее к войне. По-видимому, в июле он снова отправил в Россию полковника Александра Лесли. Последний прибыл в Москву в августе или сентябре 1630 г. в сопровождении 62 лиц, часть которых принадлежала к его семье. Он обратился к царю и патриарху с пылкими доказательствами необходимости тотчас начинать войну с Польшей и одновременно с проектами уже не только реорганизации русской армии по шведскому образцу, но и найма целых иностранных полков. Отметим попутно странную ошибку Е. Сташевского, Д. Цветаева и других русских историков, трактующих Лесли как безвестного кондотьера, перебравшегося с запада в поисках заработка и в конце концов обрусевшего на царской службе. Ведь на самом деле полковник Александр Лесли был сыном того самого Александра Лесли, шотландца родом, которого энциклопедия «Британика» справедливо определяет как одного из крупнейших европейских военных деятелей первой половины XVII в.: в молодости — участник войны Нидерландов против Испании, затем — ближайший сподвижник Густава-Адольфа, герой Тридцатилетней войны, с 1636 г. — фельдмаршал шведской армии, позже — глава шотландской пресвитерианской армии, один из главных персонажей гражданской войны в Англии, имя которого как полководца соперничает с именем Кромвеля [336]. Александр Лесли-сын выступил в роли реформатора и одного из основных руководителей русской армии во время Смоленской войны. Не может быть никакого сомнения в том, что эту роль он выполнял по непосредственным указаниям Густава-Адольфа. Уже во время первого пребывания Лесли в Москве, в феврале 1630 г., посол Мониер официально от имени Густава-Адольфа предлагал присылать в Москву, кроме политической информации, военных командиров, амуницию и вооружение для русской армии, и это предложение было принято [337]. Именно с 1630 г. среди иноземных «выходцев» в Россию основное место заняли офицеры («начальные» или «приказные люди»), причем офицеры или прямо из шведской армии, или преимущественно шотландцы, лично связанные с Лесли [338].

Собственно говоря, неправильно считать, что они реорганизовали русскую армию по шведскому образцу: сама шведская военная школа Густава-Адольфа была в огромной мере подражанием Нидерландской буржуазной революции. Лесли-старший был одним из тех военных профессионалов, которые перенесли эту школу в Швецию, так же как позже в революционную Англию; можно сказать, что они были военными учителями и Густава-Адольфа, и Кромвеля. Вместе с другими связанными с ним офицерами Лесли-младший попытался перестроить и русскую армию по тому же нидерландскому образцу. В сентябре 1631 г. польский воевода Гонсевский получил шпионские сведения, что в Москве уже имеется несколько «региментов голландского образца», во время осады Смоленска поляк Москоровский писал, что с московской армией «надо воевать по-нидерландски» [339].

Впрочем, военное искусство Густава-Адольфа было связано и с некоторыми чисто шведскими нововведениями. Это прежде всего — легкие пушки, ранее незнакомые Европе. Они сильно способствовали его головокружительным успехам в Германии. И вот что крайне характерно: эту военную новинку Густав-Адольф передает Московскому государству еще до своего вступления в Германию. Приехавший с Лесли в январе 1630 г. пушечный мастер Юлис Коет знал именно секрет отливки легких пушек — вскоре по его заявке московское правительство уже выписывает в помощь ему «к новому пушечному делу» нужных мастеров (кузнеца, колесника, станочника, мастера по отливке ядер) [340].

В июне 1631 г. Иоганн Мёллер в Москве передавал настоятельные советы Густава-Адольфа, что время для выступления против Речи Посполитой сейчас самое лучшее и чтобы царь при этом обзавелся «гораздо пушками и прочим вооружением, а пушки б были не тяжелы и не велики» [341]. Но Густаву-Адольфу не терпелось, и в это время от него уже ехал к Михаилу Федоровичу другой гонец, поручение которого встретивший его в пути Лесли изложил в письме: Густав-Адольф хочет сам послать царю «пушек, которые деланы легки по тому образцу, что господин Юлис Коет на Москве слил». Лесли объясняет военно-тактические преимущества легких пушек и просит царя решить этот вопрос, учитывая, что Густав-Адольф уже «в нынешнюю войну с теми легкими пушками промысл победу учинил и с тем про-мышлением в дальнее место доехал, да и вперед еще ходити чаем» [342].

Московское правительство шло навстречу этим желаниям и советам Густав а-Адольфа, отнюдь, однако, не теряя политической дистанции [343]. Оно широко предоставило командные посты в русской армии направляемым из шведской армии иностранным офицерам. Оно поручило вскоре своим послам Племянникову и Аристову закупить за границей большую партию мушкетов, карабинов, пистолетов, шпаг, шлемов и пр. — именно тех образцов, которые на вооружении в шведской армии [344]. Проект Лесли был принят почти дословно в том виде, как он его изложил: самому Лесли и было поручено ехать обратно за границу и нанять «как можно спешнее и лучше» на царскую службу три (в дальнейшем четыре) полка опытных ландскнехтов с должным штатом командиров на тех же условиях оплаты и службы, которые были приняты в остальной Европе [345]. Лесли, выехавший в феврале 1631 г. вместе с русскими послами Племянниковым и Аристовым, получил, кроме денежной наличности для найма и закупок, также на 110 тыс. ефимков «грамоток» (векселей) к амстердамским коммерсантам от находившихся в Москве иноземных купцов [346]. Очень характерно, что и в наказе, данном Лесли, и в царском послании к Густаву-Адольфу выражено желание московского правительства, чтобы оружие было закуплено по возможности непосредственно из шведской казны, а солдаты наняты предпочтительно из числа тех «охочих людей добрых», «которые ныне у его королевского величества служат по найму», и чтобы Густав-Адольф отпустил также «полковников, капитанов, поручиков и иных начальных людей, которые ныне служат в шведской армии, но захотят ехать служить в Московское государство» [347]. Эту просьбу Густав-Адольф, разумеется, полностью не смог удовлетворить в ущерб своей армии, но важно, что даже мысль такого рода не возникла бы, если бы в Москве не были уверены, что Густав-Адольф видит в русско-польской войне часть собственной военной задачи.