Вадим Каргалов - На степной границе. Оборона «крымской украины» Русского государства в первой половине XVI столетия

Летом 1535 г. начали возводить новую крепость в Перми. «Июня в 15 день послал великий князь в Пермь Семена Давыдова, сына Курчова, град ставить». После январских набегов крымских татар в 1536 г. «били челом великому князю из Костромского уезда волости Карега, Ликурга, Залесье, Борок Железный, чтобы государь пожаловал, велел поставить город того ради, что там волости многие, а от городов далеко». В Москве охотно откликнулись на эту просьбу местного населения и «велели поставить на Кореге Буйгород». Весной «сделан град Устюг деревянный весь новый, а приставлен был над мастерами Данила Загрязский». Затем «велел князь великий города Вологды прибавить, понеже мал был, и послал великий князь Ивана Боброва, и доделан град Вологда тем же летом». В апреле после пожара во Владимире «послали делать город Истому Курчева, и августа доделан град Владимир». 9 июля «сгорел град Ярославль весь, и велели того же месяца рубить Ярославль, и доделан тем же летом». 30 июля «начали делать град у Соли на Балахне, того ради, что посад великий и людей много». Великий князь «велел город сделать в Балахне земляной, и доделан месяца октября в 8 день». Интересно отметить, что строительство укреплений в Балахне проводилось силами местного населения: «...поставили на Балахне град балахонцы». Со стороны Мещеры «казанскую украину» защищали два новых города: «град деревянный на реке на Мокше, на месте, называемом Рунза», и город Темников, поставленный «на иное место, на реке на Мокше же, того ради, что был старый город мал и некрепок, и великая княгиня велела его прибавить и срубить новый, а доделан был тем же летом, августа во 2 день» [242] ПСРЛ, т. 13, стр. 85, 105, 107; Г. 3. Кунцевич . Указ. соч., стр. 603; ПСРЛ, т. 13, стр. 109–111, 114–115; т. 29, стр. 26, 27; т. 31, стр. 129. . Всего на «казанской украине» было выстроено заново или «прибавлено» 10 крепостей (Пермь, Мещера, Буйгород, Любим, Темников, Устюг, Вологда, Владимир, Ярославль, Балахна).

Однако и новые крепости не могли защитить «украину» от казанских набегов. Протяженность восточной границы Русского государства была огромной, сплошной липни обороны создать здесь не представлялось возможным. Отряды казанских татар обходили крепости и вторгались в русские земли. А большие рати казанского хана подступали даже к крупным городам.

1537 г. начался с большого похода хана Сафа-Гирея под Муром и Нижний Новгород. В январе стали «вести приходить, что собирается казанский царь Сафа-Гирей с многими людьми с казанцами и иными ордами, с крымцами и ногаями, а помышляет идти на костромские места и на галичские. И князь великий, слышав то, послал воевод своих во Владимир и в Мещеру. Царь же казанский, у ведав, что на Кострому и в Галиче великого князя стоя многие люди, из леса пришел безвестно января в 15 день под Муром и посады пожег, и к городу приступать начал. И великого князя воеводы не дали ему приступать, из пушек и из пищалей из града били их много, и воеводы, выходя из града, также много побили». Приступы казанского войска были отбиты, но все окрестности Мурома оказались опустошенными. Сафа-Гирей «около Мурома распустил облаву свою. А сам стоял в селе в Глядячем, за две версты от города, и стояв три дня, прочь пошел, повоевав и полону поймав бесчисленно». По поход еще не закончился — казанский хан двинулся к Нижнему Новгороду, «села и деревни пожег, от Мурома и до Новгорода воевал». Под стенами Нижнего Новгорода Сафа-Гирей стоял три дня. «И у нижегородцев с татарами бон великий был от третьего часа до девятого, и татары верхний посад выжгли и погорело двести дворов». После жестокого боя, во время которого «татар много побили, а иных поранили», «пошел царь в Казань мимо Новгорода Нижнего со срамом великим». Вскоре, однако, «той же зимой», нападение повторилось, «пришли татары от Юрьевца на Балахну, на Городец, и много христианам зла учинили». Сам Нижний Новгород во время итого набега не пострадал. «Нижегородцы на Волге и на Оке лед окололи, и татары нижегородцам зла не учинили» [243] ПСРЛ, т. 13, стр. 116; т. 29, стр. 28; т. 26, стр. 317; т. 31, стр. 129; Постниковская лет., стр. 284; Нижегородская лет., стр. 33–34. . Еще одно нападение казанские татары предприняли на костромские и галицкие земли. «Той же зимой многие казанские люди приходили на костромские места и на галицкие, и волости и села многие воевали, в полон бесчисленное множество поймали, и галицкие места пусты учинили» [244] Продолжение Хронографа…, стр. 288. . Оборонительные мероприятия правительства оказались недостаточно эффективными, хотя на восточную границу были посланы значительные силы. В 1537 г. в Разрядной книге впервые появилась «роспись воеводам от казанской украины». Воеводы с полками стояли во Владимире, Муроме, Нижнем Новгороде, Костроме, Галиче, Плесе. Московское правительство решило действовать традиционно. В сентябре «князь великий Иван Васильевич и мать его великая княгиня Елена приговорили воевод на весну в судах послать к Казани, да и в конной рати воевод». Однако «тот поход к Казани не был». Казанский хан Сафа-Гирей «прислал к великому князю своего человека Усеина о мире» [245] РК, стр. 93. . Московское правительство, учитывая трудности организации большого похода на Казань в условиях обострения русско-крымских отношений, охотно пошло на переговоры. Казанские послы приезжали в Москву в феврале, в марте, в мае, летом и в начале зимы 1538 г., хан Сафа-Гирей присылал грамоты, обещал «быть в мире с великим князем». Но... казанские набеги продолжались!

По сообщению галицкого летописца, в 1538 г. «приходила рать большая зимняя, а ходили до реки Комелы» (в бассейне реки Сухоны) [246] Г. 3. Кунцевич . Указ. соч., стр. 603. . Псковский летописец отмечал, что «той зимой ходили татары по московским городам, в Костромщину, и в Муромщину, и в Галиче, и в Вологде, и монастыри честные многие пограбили и пожгли, и боярынь и дочерей боярских и житьих людей и жен младых и отроков повели в свою землю» [247] Псковские летописи, т. 1. М.-Л., 1941, стр. 108. . Ему вторит Вологодско-пермская летопись: «Приходили казанские татары к Костроме, и около Вологды воевали бесчисленно, и монастырь Павлову пустынь половину сожгли, а до Вологды не доходили до города за шесть верст, и собрали полона бесчисленно» [248] ПСРЛ, т. 26, стр. 318. . Отголоски «казанского разорения» сохранились и в более поздних источниках. В «житии» Павла Обнорского, составленном в первой четверти XVII в., говорилось, что «приходили казанские люди на Русь и много зла учинили, многих христиан мечу предали». Монахи от того «казанского разорения» «по странам разошлись, не взяв с собой ничего, кроме одежды, которую на себе носили». В «житии» рассказывалось о страшной гибели монастырского крестьянина Ивана, которого татары «начали сечь мечами своими, шею ему перерубили мало что не всю, и внутренности его пронзили мечами своими, насквозь прокалывая, и бросили его нагого на снег» [249] С. О. Шмидт . Указ. соч., стр. 231–232. . Возможно, именно об этом времени шла речь в Соловецком патерике: после смерти Василия III «много потресеся царство его», «безбожные татары казанцы, как змеи выползшие из тины, многие страны Российского царства зло уязвили: от Мурома даже и до самой Вятки, мимо Галича и Костромы, и Вологда зло от них пострадала, по Сухоне даже до Устюга протекло их необузданное стремление, и неизбежное воинство черемисов с ними же ходило». Ярок и драматичен рассказ Соловецкого патерика об ограблении казанцами монастырской деревни на Сухоне.