Курт Керам - Узкое ущелье и Чёрная гора

Для этого полного жизни человека бесспорно было большой удачей, что министр просвещения Турции предложил ему осенью 1933 года остаться в Турции. К тому времени Боссерт уже посетил Богазкёй, где у Курта Биттеля изучал надписи на скалах и одновременно приобретал первые практические навыки в археологии. Он принял предложение министра и с апреля 1934 года занимал должность профессора Стамбульского университета и директора Археологического института. Проявив последовательность, которой отличался и прежде, он принял турецкое подданство и женился на турчанке.

Такого человека, поставившего себе целью найти загадочный «Львиный камень», вряд ли могло удержать сообщение о том, что дороги плохи. Подстать ему была и Халет Чамбел, которая, несмотря на то что у нее была высокая температура, заявила о своем категорическом отказе остаться. Позже она стала самой энергичной помощницей Боссерта; даже отважилась одна проводить работы на Каратепе.

27 февраля в час дня ташарабасы (безрессорная повозка, которой в тех краях пользуются в течение уже многих столетий) тронулась в путь. Следует пояснить, что в городе Кадирли, являющемся окружным центром, до сего дня нет электрического освещения и лишь в 1954 году была построена мощеная дорога к соседнему населенному пункту. До строительства этой дороги Кадирли весной и осенью, в период дождей, был совершенно отрезан от окружающего мира. Для местных жителей это было преимуществом: в эти месяцы город никем не управлялся.

Проехав небольшой отрезок пути, Боссерт и госпожа Чамбел, к которым в Козане присоединился директор музея из Аданы, Наци Кум, застряли в грязи. Поездка была сплошной цепью приключений. Лошади падали в изнеможении, пришлось сделать привал в маленькой деревушке Кезели. Возницу, который, как выяснилось, совершенно не знал дороги и впряг в свою колымагу самых плохих кляч, отослали обратно в Козан. С помощью местных жителей был найден новый возница и сильные лошади.

Постепенно стало темнеть, а слой грязи становился все глубже. Даже свежие лошади не могли выбраться из нее. Путешественники вынуждены были сойти с повозки и двинуться пешком. В конце концов повозка вместе с лошадью провалилась в канаву. «Однако, — как позже лаконично писал Боссерт, — по целому лабиринту дорог, колеи которых были разбиты телегами, возница наконец доставил нас в Кадирли в целости и сохранности».

Был поздний вечер. Но так как о прибытии экспедиции было известно заранее, их встретили великолепным ужином, в котором приняли участие каймакам (окружной начальник), бургомистр и другие почетные лица. Боссерт, благодарный, но как всегда нетерпеливый, тут же начал задавать вопросы.

«Львиный камень» возле Кадирли? Никто из присутствующих никогда не слышал о нем. Но Боссерт не успокоился. Нет ли кого-нибудь, кто хорошо знаком с окрестностями, кто бродил по ним пешком или верхом?

До одиннадцати часов вечера в ратуше перебывало человек десять, рассказавших самые невероятные истории об окрестностях Кадирли, но о «Львином камне» никто ничего не знал. Никто никогда не видел в лесу скульптур, древних стен или тем более камней с надписями и не слышал ни о чем подобном. Наконец, в одиннадцать часов последним явился учитель Экрем Кушчу и заявил ко всеобщему удивлению: конечно! Он видел этот камень, и не раз. Во время своих странствий он посетил его раза четыре и готов отвести туда путешественников. По его мнению, завтра будет хороший день и поэтому им предстоит приятная поездка верхом, которая продлится всего часов пять-шесть.

«Мы провели очень приятную ночь в Кадирли», — так заключил Боссерт свой отчет об этом дне. Он еще не представлял себе, что его ожидало по прибытии на Каратепе.

На следующее утро в половине девятого были поданы лошади. День был прекрасный. Дорога шла по равнине и, постепенно извиваясь, уходила в горы. На востоке виднелись покрытые снегом вершины Антитавра. Перед путешественниками постепенно вырастал горный хребет, носящий название Каратепе. Через несколько часов пути перед ними предстали такие густые джунгли колючего дрока, что они вынуждены были спешиться и продолжать продвижение, карабкаясь по едва заметной пастушьей тропе. Достигнув вершины, путешественники увидели необозримую вереницу темных вершин и долин, и под ними извивалась, образуя петли, желтая от глины, бурно пенящаяся река Сейхан, древний Пирам. Окинув взглядом окрестности гор, покрытых галькой и обломками скал и заросших колючим дроком, они увидели «Львиный камень».

Ко они увидели и большее. «Львиный камень» был некогда цоколем статуи, и эта статуя, сильно поврежденная, без головы и рук, лежала рядом. На ней была надпись. Рассмотрев знаки, Боссерт признал их семитскими и на мгновение ему стало досадно: неужели он натолкнулся лишь на следы случайно занесенных сюда семитских поселений?

Мы приведем некоторые соображения, доказывающие, как трудно ученому в момент открытия правильно оценить находку и каким осторожным он должен быть в своих первых высказываниях. Весьма поучителен в этом отношении следующий пример: в 1954 году неопытные египетские археологи в таких тонах сообщили о новых находках в Гизехе и Саккаре (Барка мертвых и пирамида с саркофагом), что вся мировая печать пришла в волнение. Однако вскоре, при более подробном рассмотрении, выяснилось, что находки в научном отношении не представляют особого интереса.

Принимая во внимание величину камня, Боссерт предположил, что он был обработан в ближайших окрестностях. Однако это был темный пористый базальт. Вокруг было много камня, но базальт такого цвета нигде не встречался. Скульптура и цоколь были бесспорно хеттского происхождения, надпись же — семитская (Боссерт в то время считал ее арамейской; впоследствии оказалось, что она финикийская). Пока Халет Чамбел занималась фотографированием и пыталась сделать слепок, Боссерт, насколько позволяла буйная растительность, обследовал окрестности статуи. Ученый нашел фрагменты рельефов, в которых можно было узнать мужскую голову и половину человеческой фигуры. Наконец он наткнулся на несколько, к сожалению мелких, обломков с иероглифами.

Внезапно Боссерта осенила мысль. Перед ним были семитская надпись на хеттской скульптуре, и здесь а. с были иероглифические знаки. Если эти иероглифы действительно хеттские, а обе надписи находятся рядом, то возможно, что находка представляет собой билингву, двуязычную надпись, найти которую ученые мечтают десятилетиями. Но Боссерт тут же отверг эту мысль.

Они провели на Каратепе лишь три часа, нигде еще не начали раскопок, и впечатления были самыми поверхностными — любое толкование могло быть преждевременным.