Курт Керам - Узкое ущелье и Чёрная гора

В такие моменты продолжение научных изысканий часто зависит от характера самого исследователя. Боссерт приказал продолжать раскопки и производить зондаж в разных местах. И тут произошло нечто совершенно неправдоподобное — на расстоянии метра от псевдохеттских иероглифов была обнаружена настоящая иероглифическая надпись!

Экспедиция на Каратепе осенью 1947 года была наиболее успешной. При последующих раскопках находили еще многое, особенно тщательно были обследованы окрестности, причем на Домузтепе — «святой горе» было обнаружено хеттское укрепление. Однако результаты осенних раскопок намного превзошли все позднейшие.

Вместо абстрактного описания архитектоники плана крепости на Каратепе мы предпочитаем передать личные впечатления, ибо план вносит ясность, а впечатление от личной встречи передает обстановку.

1 октября 1951 года отцу О'Каллагану, двум немецким студентам и мне удалось с помощью каймакама города Кадирли нанять джип, который должен был отвезти нас на Каратепе. Патер был высоким полным человеком, всегда веселым и притом набожным, обла давшим множеством противоречивых качеств. О'Каллаган был американцем, востоковедом Римского библейского института и иезуитом, охотно пел старинные немецкие народные песни (он в совершенстве владел многими живыми и мертвыми языками) и по нескольку раз в день внезапно удалялся от общества, чтобы погрузиться в чтение своего латинского молитвен ника.

Оба студента любили приключения, были любопытны и нетерпеливы. Их нетерпение послужило причиной того, что, вопреки настойчивому предостережению Боссерта не предпринимать поездки на Каратепе в тем ноте, мы выехали из Кадирли в семь часов вечера. Однако благодаря тому же нетерпению мы обогатились впечатлениями, которые останутся для нас незабываемыми.

После тридцатиминутной езды без дороги по равнине оказалось, что турецкий шофер потерял направление. Мы въехали в Черные горы, не зная дороги. Наш джип, незаменимый для подобных экскурсий, был очень стар. Когда внезапно наступила ночь и водитель включил фары, оказалось, что горит только одна. Было полнолуние, но небо покрывали тучи. Поездка оказалась крайне опасной. Мы пересекали бурные потоки, перебирались через скалы и спустя некоторое время имели все основания считать себя окруженными пропастями. Когда водитель, внезапно затормозив, заглушил мотор и нас вдруг обступила тишина горной ночи, состоялась таинственная встреча. Странные звуки возвестили о ней — тяжелые, глухие шаги, нежное сопенье, прерывистое дыхание. Затем свет фары нашей одноглазой машины начали пересекать верблюды, много верблюдов, нагруженных тяжелой кладью, — караван. Слева и справа они проходили мимо машины, сопровождаемые гортанными окриками закутанных мужчин, не удостаивавших нас даже взглядом и делавших вид, будто джип на этой дороге среди ночи — обычное явление. Наш водитель обменялся с ними тремя-четырьмя словами-восклицаниями. Но, когда призрачное шествие минуло нас и мы в своей дребезжащей машине покатили дальше по осыпям Черной горы, желание достичь цели стало вдруг очень острым, ведь мы пересекли древний караванный путь, и нашему водителю стало казаться, что теперь он узнает дорогу.

Когда часа через два мы остановились второй раз, ночь была темнее, чем прежде. Мы очутились на крохотном плато, заострявшемся вдали и переходящем в тропу. Один из студентов побежал вперед — и тут же исчез. Водитель начал уговаривать нас вернуться. Вдруг патер схватил меня за руку и показал в темноту: там с горящими глазами стояло похожее на волка животное, зачарованное светом нашей фары. Ослепленное светом, оно начало описывать широкие круги вокруг нашей машины. Это была одна из тех диких собак, которых много бродило в этой местности и которые, если их собиралось несколько, могли стать довольно опасными.

Я договорился с патером, как мы будем перекликаться, и, чтобы выяснить обстановку, отправился в том направлении, в котором исчез студент. И тут мне повезло. Неожиданно передо мною как живой, во всем своем величии, предстал чужой, далекий мир, известный. мне только из литературы.

Я следовал по узкой каменистой тропинке, начинавшейся у края плато. Яркий свет карманного фонаря освещал мне путь. Внезапно тропинка оборвалась, и появились ступени. Невольно я замедлил шаг. И, как будто в это мгновение природа пожелала поразить меня мелодраматическим театральным эффектом, небо очистилось от туч, и полная луна осветила своим бледным светом парадную лестницу, сложенную из тяжелых выветренных плит, плавно поднимающуюся навстречу лунному сиянию. Я начал нерешительно подниматься по ступеням. Лестница расширилась, и я увидел справа и слева ряд каменных ортостат почти в рост человека, тесно прислоненных друг к другу и покрытых удивительно отчетливыми изображениями. Это были грубо высеченные рельефы, и поэтому свет луны вызывал в их очертаниях весьма живописную игру теней. Люди и животные смотрели на меня. Быть может, боги или цари?

Да, передо мной был ставший с тех пор знаменитым «пир Азитаванды», рельеф, в котором властелин Каратепе был увековечен не как государь и воин, а как наслаждающийся пиршеством «отец своих подданных».

Я заглянул ему в лицо — вот он сидит, в остроконечной шапке, большеглазый, с нетерпением глядя на слуг, подносящих еду и напитки. Его чувственное лицо с кривым носом, покатым лбом и срезанным подбородком не было лишено достоинства. Полные губы тянулись к еде, и при бледном свете луны могло показаться, что он открыл рот, чтобы заговорить.

Две темные фигуры ждали меня наверху — живописные силуэты на фоне освещенного луной неба. На мое обращение они ответили молчаливым жестом. Несколько минут спустя я вступил в ослепительный круг света, падавшего от яркой ацетиленовой лампы. Услышав наши крики, Боссерт принес ее, чтобы осветить нам путь. Пропавший студент нашелся, позвали патера.

На покрытой хворостом площадке перед маленьким каменным домиком, построенным Боссертом, мы вместе с ним и его сотрудниками уселись ужинать на качающиеся стулья вокруг грубо сколоченного стола.

Из темноты доносился жалобный вой шакалов и далекий лай диких псов — ночная песнь, постоянно сопровождавшая экспедицию.

В семь часов утра мы сидели за завтраком, в семь тридцать начиналась работа, для нас — первый обход.

Казалось, будто солнце здесь быстрее приближается к зениту, чем где-либо в другом месте. Смотришь на его желтеющий, все сильнее горящий диск и торопишься выполнить все, что запланировано на день.

Основные раскопки крепости в таком виде, какой мы ее увидели теперь, Боссерт произвел в течение одной экспедиции 1947 года. Если он тогда и не обнаружил крепость полностью, то вскрыл ее очертания. Большинство рабочих, занятых здесь теперь, участвовало и в раскопках 1947 года. Это были приветливые и безобидные на вид люди. Мы удивились, узнав, что среди них имеется несколько убийц (беспощадные мстители, действовавшие согласно закону кровной мести, еще сохранившемуся в этой местности) и что все они состоят в дальнем или близком родстве с семьями разбойников, которые до тридцатых годов буквально терроризировали древний караванный путь, Каратепе и леса вплоть до долины Адана. Между прочим, мы узнали, что первый сторож, назначенный Боссертом, недавно был застрелен.