Курт Керам - Узкое ущелье и Чёрная гора

В пятнадцать лет Штайнгерр изучил турецкий, в семнадцать — арабский, в восемнадцать — японский, в девятнадцать — русский языки. В одной беседе он сказал: «С увеличением числа изученных языков приобретаешь известную технику к изучению последующих». Нечего и говорить, что он свободно владел французским и английским. Когда во время случайной встречи в 1939 году Боссерт посоветовал Штайнгерру применить его выдающиеся способности к языкам к изучению древнего мира, ему понадобилось изучить также латынь и греческий. Но, чтобы стать настоящим студентом, он, согласно университетским правилам, вынужден был в тридцать семь лет сдать экзамен на аттестат зрелости. Он ежедневно брал два урока по математике и покончил с ней за два месяца. Затем наверстал все остальное и поехал в Мюнхен, в свою старую школу, для сдачи экзамена. И сдал его блестяще. Вернувшись, Штайнгерр записался студентом к Боссерту, который, идя навстречу этому необыкновенному студенту, назначил свой специальный лекционный курс.

Так Франц Штайнгерр, бывший в то время коммерческим директором и бухгалтером немецкой больницы в Стамбуле, мимоходом у Боссерта получил звание «доктора философии» и был приглашен в качестве гостя принять участие в экспедиции 1947 года на Карателе.

Он был мастером на все руки. Вначале не хватало рабочих, и Штайнгерр принимал участие во всех работах, устанавливал палатки, устраивал лагерь, фотографировал, обследовал местность, очищал надписи и рельефы, копировал и сортировал (вернее, пытался сортировать) тексты, те надписи, особенно хеттские иероглифы, которых удавалось обнаружить все больше и больше.

Однажды вечером, после окончания рабочего дня, он рассматривал только что выкопанную хорошо сохранившуюся фигуру сфинкса и, небрежно проведя рукой по ее заскорузлой поверхности, случайно стер покрывавший ее тонкий слой пыли. «Вдруг я заметил, что фигура сфинкса покрыта хеттскими иероглифами. Я тут же попытался прочитать открытые иероглифы, и меня охватило сильное волнение, когда увидел, что передо мной — имя царя Азитаванды, упоминавшееся в финикийском тексте. Хотя написание его было необычным, но остальные знаки подтверждали, что оно прочитано правильно… Вечером все члены экспедиции соответствующим образом отпраздновали эту важную находку. А Мухиббе Дарга торжественно вручила мне, по принятому здесь обычаю, ожерелье из синих бус, которое и сейчас еще хранится у меня как память».

Итак, было установлено, что в обеих надписях речь идет об одном и том же царе. Однако убедиться в том, что не только предмет рассказа, но и дословные тексты тождественны, можно было, только прочитав целое предложение.

Вернувшись в Стамбул к своему письменному столу в немецкой клинике, Штайнгерр на протяжении долги» недель вечерами работал над текстами, сравнивал, сортировал, копировал. «Таким образом, целые куски текстов на обоих языках так запечатлелись в моей памяти, что в любой момент я мог их записать».

Однажды, после полудня, он присутствовал на лекции Боссерта, посвященной отрывку финикийского текста, в котором, между прочим, говорится: «…и я сделал лошадь — лошадью, щит — щитом, войско — войском…»

Вечером Штайнгерр работал до поздней ночи и наконец лег спать в состоянии большого нервного возбуждения. Внезапно он проснулся, сел в постели и ясно увидел перед собой отрывок иероглифической надписи, в котором были изображены рядом две лошадиные головы. Он увидел знаки, означавшие «я сделал», — а мы помним, что единственным известным в то время глаголом хеттских иероглифов был именно глагол «делать». Как звучал финикийский текст, который он днем проходил у Боссерта — «…и я сделал лошадь — лошадью!..»

Это было доказательство! В хеттских иероглифах было найдено предложение, дословно соответствующее финикийскому. Надпись на Каратепе являлась билингвой!

Теперь, когда была найдена первая связь между обеими надписями, Боссерт неожиданно нашел и начало хеттской иероглифической надписи. Имея в своем распоряжении столько, материала, сколько не было ни у кого другого, он с полной уверенностью в успехе перешел к окончательной дешифровке хеттских иероглифов.

В начале 1955 года, когда писалась эта книга, можно сказать: в результате труда трех поколений ученых, на протяжении почти семидесяти лет, стало возможно прочитать хеттские иероглифы (неизвестный язык неизвестного на протяжении долгого времени Народа в неизвестной письменности). Случилось это благодаря открытию, сделанному у подножия Черной горы возле реки Сейхан.

Боссерт и сейчас еще ведет раскопки на Каратепе совместно с «Смелой радугой», с Бахадиром Алкимом, с его женой Хандан, а также со своими старыми сотрудниками и учениками. Часто в этих работах принимает участие и его жена Хюрмюц.

В настоящее время они занимаются реставрацией, составлением обломков скульптур и надписей, а также и сохранением многочисленных рельефов и надписей, которые теперь быстро выветриваются, подвергаясь летом влиянию жгучих лучей солнца, а зимой — потоков дождя.

Боссерту постоянно приходится преодолевать трудности, добывая нужные для исследования деньги. Время покровительства меценатов прошло, а средства турецких научных обществ весьма ограниченны. Одну из последних раскопок Боссерт и его сотрудники финансировали из собственных средств. И именно этим раскопкам 1953 года было суждено снова поразить всех открытием, которого никто не ожидал, но которое было результатом вдумчивых сопоставлений, проведенных за письменным столом.

При сравнении всех надписей на Каратепе Боссерт за последние годы яснее увидел наличие известных пробелов в текстах, где не всегда была логическая связь По-видимому, надпись на южных воротах была значительно больше, чем могло показаться на основании результатов раскопок. Напрашивалась мысль — искать недостающие обломки на крутом обрыве перед южными воротами. Это была длительная и трудоемкая работа среди скал и густых зарослей колючего кустарника, притом небезопасная из-за кишевших там скорпионов и змей. Теория Боссерта оказалась верной: он нашел множество обломков, которые, составленные вместе, дали новую билингву с новым текстом.

Работы на Каратепе еще не завершены, так же как и работа Биттеля в Богазкёе.

Суппилулиумас и Азитаванда рассказывают дальше...

Мне казалось в порядке вещей, что в 1951 году, когда я был гостем экспедиции, мы однажды вечером после наступления темноты отправились процессией к изображению Азитаванды.

Освещенные только резким светом ацетиленовой лампы, которую держал Боссерт, окруженные жужжанием мириадов насекомых и ночными звуками, доносящимися с Черной горы, мы завершили очередной этап раскопок, поклонившись царю, господствовавшему здесь две тысячи семьсот лет назад и соизволившему теперь заговорить с нами.