Виталий Познахирев - Турецкие генералы и адмиралы в русском плену (XVIII - XX вв.)

7. Приблизительно каждый четвертый паша сдался в плен либо не исчерпав возможности к сопротивлению, либо не сумев его организовать (гр. 11 стр. 6.2. и 6.3. Таблицы 2), а почти каждый десятый — вследствие потери управления силами в бою (гр. 11 стр. 6.4. Таблицы 2). Последнее, наряду с прочим, говорит и о том, что в ситуации общей паники многие генералы считали бегство для себя унизительным и избегали следовать «примеру» подчиненных.

8. Пленение военачальников вследствие потери ими управления силами наиболее масштабно проявило себя в период Русско-турецкой войны 1787–1791 гг. (гр. 5 стр. 6.4. Таблицы 2). Однако в дальнейшем, в ходе реформирования армии и укрепления в ней дисциплины, османам удалось во многом преодолеть данное явление.

9. По крайней мере 15 турецких генералов (14,4 % от их общего числа) сдали вверенные им крепости русским практически без сопротивления, хотя и имели объективные возможности более или менее успешно обороняться (стр. 17, 25–26, 29, 35, 47, 49, 51, 56–60, 74–75 Таблицы 1). Полагаем, что в большинстве своем это связано не с недостатком у пашей личной храбрости (в чем мало кого из них вообще можно упрекнуть), а с тем, что, отклоняя ультиматум русских и принимая решение «стоять до конца», османский военачальник взваливал на себя огромную моральную ответственность за последствия штурма. А последствия эти были почти всегда одинаковы и выражались: в уничтожении артиллерийским огнем и пожарами большей части жилого фонда; в разграблении имущества жителей и, главное, в массовой гибели гражданского населения. Достаточно очевидно, что такая ответственность была не всем по плечу, почему многие и предпочитали сдать крепость, рискуя при этом оказаться на плахе. (Собственно говоря, русские не только не скрывали перечисленных выше последствий, но даже акцентировали на них внимание пашей в тексте ультиматумов. См., например, ультиматум вице-адмирала А. С. Грейга двухбунчужному Осману Чатыр-паше [45] от 10 июня 1828 г., приведенный в Приложении 1.).

10. Факты добровольного перехода турецких военачальников на сторону противника (стр. 6.5. Таблицы 2), в общем-то, немногочисленны (всего 2,9 % от общего числа пленных), а их локализация исключительно в пределах конца XVIII — начала XIX вв., вероятнее всего, отразила те сложные и противоречивые процессы, которые в указанный период имели место в развитии Османской империи и ее вооруженных сил.

11. Доли турецких генералов и адмиралов, попавших в плен будучи ранеными (стр. 7.2.2. и 7.2.4. Таблицы 2), выглядят совершенно несопоставимыми (6,0 % и 50,0 % соответственно). Причем различие это становится еще большим, если учесть, что Абдулла Рамиз-паша [28] был пленен отнюдь не в морском сражении.

Сказанное мы объясняем двумя взаимосвязанными обстоятельствами:

а) Спецификой войны на море, где адмирал находится на мостике своего флагманского корабля, обозначенного специальным флагом и потому прекрасно видимом противнику (тогда как место нахождение в бою армейского генерала зачастую остается неизвестным даже для большинства его подчиненных).

б) Особенностями тактики морского боя, предполагающей сосредоточение огня именно на флагмане.

Другими словами, в Афонском сражении адмирал Бекир-бей [27] остался невредимым лишь по счастливой случайности, тем более, что на его корабле тогда выбыло из строя убитыми и ранеными до 400 чел. (из 717 членов экипажа) [40].

Восприятие российской военной элитой турецких генералов и адмиралов детерминировалось множеством самых разнообразных факторов. Однако важнейшими из них мы считаем следующие:

1. В отличие от войн с Германией, Польшей, Францией или Швецией, вооруженные конфликты с Османской империей никогдавсерьез не угрожали ни самому существованию России, ни ее государственному суверенитету. Они не создавали реальной опасности утраты страной своих важнейших политических, экономических и культурных центров. И даже почти не затрагивали напрямую ее территорию и население.

2. Частота и регулярность русско-турецких войн (в исследуемых хронологических рамках средний интервал между ними не превышал 22-х лет) сформировали устойчивый образ турка как «привычного» противника, а победоносный, в целом, характер этих войн приносил российскому генералитету славу, титулы, чины, ордена, продвижение по службе, высочайшие благоволения и иные монаршие награды.

3. Несмотря на глубокие культурные, религиозные и этнические различия, военачальников обеих сторон объединяло уже то, что и те, и другие:

— принадлежали к элитарному слою общества, т. е. обладали сравнительно высоким уровнем воспитания, образования, интеллекта, способностей и компетентности;

— вели сходный, в общем-то, образ жизни, стремились к одним и тем же целям, решали одинаковые задачи и наделялись примерно равным объемом прав, обязанностей и ответственности;

— в официальных отношениях придерживались достаточно близких этикетных моделей поведения, восходящих, преимущественно, к Античности и европейскому Средневековью.

4. Отдельные русские и османские генералы были знакомы друг с другом заочно и даже лично еще с довоенной (в вернее — «межвоенной») поры. Иных объединяла прошлая совместная работа или совместная служба. Например, М. И. Кутузов и его противник на Балканском ТВД в 1811–1812 гг. Ахмед-паша познакомились в 1793 г. в Стамбуле, где первый был послом России в Османской империи, а второй — чиновником МИД Турции. В свою очередь, генерал Н. Н. Муравьев и его противник в 1855 г. генерал Керим-паша [65] в 1833 г. вместе служили в составе российско-турецкого соединения, сформированного для борьбы с восставшим наместником Египта Мухаммедом Али [41].

5. Открытие военных действий нередко способствовало расширению и углублению связей между военачальниками обеих сторон, поскольку Главнокомандующие армиями (а с их разрешения — и командиры соединений), пользуясь своей относительной автономией, поддерживали официальную и даже неофициальную переписку с противником, дабы таким путем:

а) Решить те или иные текущие задачи. В частности, навести справки о судьбе лиц, пропавших без вести, а также заключить соглашение: об установлении либо продлении перемирия; об обмене пленниками или об оказании некоторым из них «особой заботливости»; о погребении военнослужащих, трупы которых при отступлении не удалось эвакуировать; о выработке системы сигналов для оповещения сторон относительно тех или иных неотложных действий, не требующих отправки парламентеров; о необходимости обратить особое внимание на неприкосновенность медицинских учреждений или принять на себя попечение о нетранспортабельных раненых противника и т. д.