Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Неважно, верим ли мы в этот миф или нет. Исходя из собственного опыта, мы твердо знаем, что земной путь человека имеет предел. Несмотря на то, что средняя продолжительность жизни японцев на сегодняшний день — самая высокая в мире, миллионы японцев сбегаются под сакуру вместе с началом ее цветения.

Наверное, всякий видел на японских картинах и картинках изображение сосны. Искалеченная ветрами, с кривым узловатым стволом, она стала одним из символов Японии — как в глазах обитателей западных стран, так и для самих японцев. Сосна — это такой «человек», который несмотря на все климатическо-природные неурядицы (тайфуны, землетрясения, извержения вулканов) и превратности судьбы, имеет силу и мужество, чтобы не покориться. Такого человека можно пригнуть к земле, но с корнем его не вырвешь. Кроме того, в отличие от сакуры, вечнозеленая сосна — это символ постоянства и долголетия.

Однако столь привычный ныне пейзаж с вросшей в скалу сосной, является достоянием не столь уж давнего, если мерить историю на тысячелетия, времени.

Данные палеоботаники показывают, что в глубокой древности, еще до того, как началось активное воздействие человека на окружающую среду, архипелаг был покрыт по преимуществу вечнозелеными широколиственными лесами. Повсеместное распространение сосны и других хвойных пород, пришедших на смену широколиственным лесам, начинается в юго-западной Японии 2000 лет назад, в центральной Японии — 1500 лет назад и в северо-восточной Японии — 800–700 лет назад. Это соответствует последовательности распространения на территории Японии интенсивного земледелия, а также сопутствующему ему производству металла и керамики с высокотемпературным обжигом в гончарных печах, что привело к вырубанию широколиственных лесов с последующим внедрением хвойных. Таким образом, «типично японский» пейзаж с обилием хвойных пород, столь богато представленный в искусстве и литературе этой страны, представляет собой лес вторичный, то есть данность сравнительно недавнего времени.

Но едва появившись в реальном пейзаже, сосна становится одним из важнейших символов в японской культуре. Причем, в отличие от большинства поэтически значимых видов растений, сосна не сопрягается ни с одним из сезонов года — она «выше» этого, поскольку зелена всегда. В связи с этим, песни, посвященные сосне, часто слагались по поводу юбилеев. Упоминание в здравице вечнозеленой сосны должно было продлить жизнь юбиляра.

Уже в поэтической антологии второй половины VIII в. «Манъёсю» («Собрание десяти тысяч поколений» или, в более привычном переводе, «Собрание мириад листьев») сосна присутствуете 81 стихотворении, всего же там представлено около 4500. Антология «Кокинсю» продолжает эту традицию. Весьма часто она упоминается вместе с журавлем — другим символом долголетия и удачи.

Знаменитый японский поэт Соги (1421–1502) утверждал, что посещать места, красивые сами по себе, не имеет смысла. Находясь в очень красивом месте, именуемом Уцурахама, он писал: «Сосновый лесу побережья тянется вдаль — вид таков, что не уступает знаменитым соснам в Хакодзаки. Вид действительно превосходен. Однако я оставил его без внимания — ведь никто не воспел его до меня».

Оттого-то японцам и не нужно было в какую-нибудь даль отправляться, чтобы стихотворение сложить.

Японских поэтов привлекал в слове «сосна» и фонетический аспект. Дело в том, что по-японски мацу означает не только существительное «сосна», но и глагол «ждать». Японцы вообще любили играть с омонимами. Это позволяло создавать стихи «с двойным дном», когда стихотворение можно было трактовать сразу несколькими способами. Приведу пример из X в., когда почти все стихотворение состоит из одних омонимов:

В этом стихотворении мы встречаемся со следующими случаями омонимии. Мацу-но ха — «иглы сосны», мацу — «ждать»; фуру — «падать» (о снеге) и «стареть»; киэ — «таять» и «умирать»; хи в слове омохи — «любовь» означает еще и «огонь». Приблизительный пересказ стихотворения (перевод здесь невозможен) выглядит следующим образом: «Того, кто не приходит, жду и старею. На иглы сосны падает белый снег — тает. Растаю-скончаюсь, не встретившись с тобой, от жара любви».

Наиболее «концентрированное» выражение жизнеутверждающая сосна получает в обрядности Нового года. Я имею в виду новогоднее украшение, которое называется кадомацу , т. е. «сосна перед воротами дома». Начало этого обычая относится к концу эпохи Хэйан. Хозяева отправлялись в горы и выкапывали или срубали молоденькие сосенки.

Считалось, что на вершину выставленной перед домом сосенки спускается божество наступающего года — синтоистские божества имели обыкновение «усаживаться» на некоторый вертикально стоящий природный объект. Это могла быть гора, или же ее заменитель — камень, или вершина дерева. Для божества выставлялись приношения: круглые рисовые лепешки моти , сакэ, хурма, сушеная и соленая рыба. На Новый год в Японии до сих пор принято есть тресковую икру: поедание зародышей должно принести в новом году плодородие и плодовитость.

Хотя привычка ставить новогоднюю сосну впервые отмечается в Китае, в Японии этот обычай получил широчайшее распространение. С течением времени сосенка трансформировалась в сосновые ветки, к ним стали добавлять побеги бамбука, который особенно ценился за свою стойкость перед ветрами, (в этом смысле он не отличается от сосны), и за сверхбыстрый рост, т. е. за необходимую в новом году жизненную энергию. Еще позже, в эпоху Эдо, в этот «букет» вошли и ветки сливы, которые символизировали наступление весны ведь японская слива зацветает рано — еще тогда, когда существует реальная опасность выпадения снега. Это сочетание — сосна, бамбук и слива — составляет классическую новогоднюю триаду. Букет, называемый кадомацу , принято вывешивать на дверях дома и сегодня.

Новый год всегда был в Японии праздником сугубо семейным. Считалось, что в последнюю ночь старого года в дом возвращаются души предков, которых члены семьи обязаны почтить. Поэтому и присутствие в доме посторонних в эту ночь строго-настрого запрещалось.