Юст Юль - Записки датского посланника при Петре Великом, 1709–1711

Из (Вышнего Волочка) выехал в 9 часов и, (сделав) 35 верст, прибыл в час в Выдропус, где не мог остановиться в царском доме, ибо за день до того он сгорел. Отправился оттуда далее в 3 ч. утра.

27-го. (Сделав) 35 верст, прибыл в 8 часов утра в город Торжок, где был 6-й ям. В дороге солдаты и пристав были для меня крайне полезны и (даже) необходимы: (они) собирали лошадей, смотрели за (нашими) санями и вещами, так что моим людям не надо было заботиться ни о чем: дорогой (последние) спали себе в (своих) закрытых санях, устроенных на этот предмет [то есть для спанья] на русский (лад). Солдаты им прислуживали так же, как и мне.

Торжок — небольшая плохенькая крепость, окруженная слабой стеной, но имеет многочисленные и обширные посады. Город прислал мне в подарок через одного старшину ведро водки, ведро пива и несколько пшеничных хлебов. Что такое ведро, я (уже) объяснил выше, при (описании) русской меры и веса.

Выехал я из (Торжка) в 9 ч. и, (сделав) 34 версты, прибыл в 3 часа пополудни в Медное, (где) меня снова ввели в царский дом. Покормив (лошадей), выехал из (Медного) в 4 часа и, (сделав) 27 верст, прибыл вечером в Тверь.

Тверь — большой город с маленькой крепостью; стоит на Волге. Здесь был 7-й ям. Как только я приехал в Тверь, комендант, Иван Михайлович, прислал за мной свои сани, приглашая к себе (обедать). Он сделал большие приготовления для моего приема, (зажег) много люстр и канделябров с восковыми свечами. Комната была кругом уставлена великолепнейшими образами; перед каждым, согласно русскому обычаю, горела восковая свечка. На вид (комендант) был весьма добродушный и вежливый человек. Жена его тотчас же вышла к нам (в сопровождении) многочисленной женской свиты и, по русскому (обычаю), предложила мне поцеловать меня; затем (как) мне, (так) и бывшим со мной (лицам) сама поднесла водки, после (чего) меня усадили за стол, за которым подавалось много рыбных блюд. По русскому обычаю, о котором сказано выше, всякое (здоровье) пили иным напитком и в другого рода сосудах для питья. Во время обеда, по распоряжению коменданта, (в горницу) вошло 16 (скоморохов), которых, по его словам, у него имеется 60 человек. Они принялись дудеть, свистать, петь и куковать, каждый на свой лад, (представляя) разнообразное (пение) лесных птиц. Свистали они так громко, что стена отражала звук, и, хотя (все эти люди) стояли против меня, (мне) казалось, что они одновременно находятся и спереди и сзади. Они сделали себе также кастаньеты из деревянных ложек, с погремушками на концах, и щелкали ими, играли на волынках и скрипках, плясали, забавно по-шутовски ломались, сгибались и бегали взад и вперед на карачках, (причем) свистели. (Все) это представляло весьма своеобразное и веселое зрелище. (Став) в круг, они взлезали также друг к другу на плечи и с различными шутовскими повадками вырастали в башню. Между тем, по моему приказанию, часть моих людей поехала вперед с вещами, (но) меня (комендант) задержал до И часов ночи, (и то) я насилу от него вырвался.

Из Твери я выехал в полночь.

28-го, (проехав) 32 версты, прибыл в 7 часов утра в Goretzin (Торицы? Городня?); затем, (сделав еще) 30 верст, достиг в полдень Завидова, а в 5 часов вечера, (сделав) 28 верст, приехал в Клин. Здесь был 8-й ям. Таким образом, (я) сделал 90 верст в 14 часов, причем еще три часа кормил лошадей. Из (Клина) я тронулся в 6 ч. вечера и, (сделав) 45 верст, прибыл в полночь в Чашниково; оттуда поехал в 2 часа далее и наконец, сделав 37 верст, прибыл на (следующее) утро в Москву.

29-го, к половине 9-го утра. Тут для меня уже было приготовлено помещение в одном из домов Немецкой слободы. (Слободой) называется всякое предместье. В доме этом на часах стояло шесть человек (солдат), и вообще сделаны были всякие нужные мелкие приготовления. Это было небольшое кирпичное подворье, с комнатами выведенными сводом, (с) железными дверьми и железными решетками у всех окон. Печи в доме были не железные, а кафельные, муравленные, большие, высокие, от пола до потолка, иные круглые, как башни, другие четырехугольные.

В это мое путешествие из Петербурга в Москву я сделал следующие наблюдения. О собственных домах царя, построенных по его приказу у ямов и между ямами, где приходится кормить, я уже говорил. Меня постоянно помещали в эти дома; там же, где их не было, пристав, всегда ехавший с несколькими солдатами впереди, занимал силой дом, который ему больше нравился, приводил его к моему приезду в порядок, топил, выгонял из него (хозяев) и вполне завладевал всем, что там было; ибо здесь нет гостиниц, в которых можно бы за (известную) плату кормить лошадей или останавливаться. В случае поломки саней или (порчи) сбруи солдаты силой отымали у крестьян все, что было нужно, так что мне ни о чем не приходилось заботиться. В России крестьяне повсюду так привыкли к подобным (порядкам) и так боятся солдат, что охотно, без прекословий, готовы отдать добровольно все, лишь бы избежать их побоев и неблагодарности.

В санях, несмотря ни на какой холод и мороз, мне лежалось так хорошо и тепло, что, когда по моему приказанию их закрывали со всех сторон, я скорее мог бы пожаловаться на жару, чем на холод. У каждого из моих людей были тоже свои отдельные сани, снабженные как следует покрывалами и полстями, так что нельзя было путешествовать удобнее. Все же, перед тем как пускаться в долгий путь, следует обзавестись своими, хорошими, новыми санями; ибо те, которые попадаются в дороге и которые выбираешь наспех, не так хороши и удобны, как заказываемые в больших городах, где [к тому же] их можно достать (и) готовыми, на (всякий) вкус.

Привожу расписание ямов или перемен лошадей от Петербурга до Москвы, с обозначением и числа верст от одного яма до другого:

По прибытии в Москву я немедленно отправился в новую лютеранскую немецкую церковь, где застал посланника Грунта, а из церкви поехал к нему обедать. Пополудни я через секретаря миссии Фалька известил о своем приезде князя Меншикова, великого канцлера Головкина, вице-канцлера Шафирова, английского посланника [139]и голландского резидента [140].

30-го. Хотел с утра явиться к князю Меншикову, но не застал его дома, вследствие чего поехал в Немецкую слободу, где еще находился царь со всем своим (штатом); ибо ни сам он, ни же кто бы то ни было из его свиты в (самую) Москву не вступали, в ожидании предстоявшего торжественного въезда (в столицу) по случаю великой и счастливой победы, одержанной царем над шведами под Полтавой. Тут [то есть дорогой в Немецкую слободу] я всюду видел воздвигаемые триумфальные ворота и застал царя и князя Меншикова стоящими на площади, на которой находились шведские знамена, штандарты, барабаны, литавры, пушки и другие военные принадлежности, взятые у шведов в сентябре 1708 г. в битве против генерала Лёвенгаупта [141]и в июне 1709 г. под Полтавой. (Все это) царь показал мне сам и велел призвать нескольких шведских офицеров, чтобы расположить и расставить знамена и штандарты по порядку и старшинству полков, которым они принадлежали.