Юст Юль - Записки датского посланника при Петре Великом, 1709–1711

Очень может быть, что доходами с этих заводов, равно как и с имущества, отнятого князем Меншиковым у многих других лиц, пользуется сам царь. (Вообще) он только прикидывается сторонником законности, и, когда совершается (какая-нибудь) несправедливость, князь должен (только) отвлекать на себя ненависть пострадавших. Ибо, если б князь (Меншиков действительно) обладал всем, что в России считается его собственностью, то доходы его достигали бы нескольких миллионов (рублей). (Но на самом деле) невероятно, чтобы такой правитель, как царь, крайне нуждающийся в средствах для ведения войны и столь же скупой для самого себя, как какой-нибудь бедняк-простолюдин, решился одарить кого-либо подобным богатством. На вопрос: кто пользуется монополией на (право торговли) царской рожью и многими другими товарами, вывозимыми морем из Архангельска, всегда слышишь (тот же) ответ: «Князь (Меншиков)». (На вопрос), кто пользуется в Москве доходами с того или другого производства (manufactur), (всегда слышишь, что) все они принадлежат князю. Короче, все принадлежит ему, так как он (будто бы) властен делать что ему угодно. А про царя говорят, что (сам) он добр, на князя же падает вина во многих вопросах, в которых он нередко невинен, хотя вообще он и не отличается справедливостью, а во (всем, что относится) до почестей и до наживы, (является) ненасытнейшим из существ, когда-либо рожденных женщиной. Когда царь не хочет заплатить заслуженного содержания какому-либо офицеру или (не хочет) оказать ему защиты, (то) говорит, что сам он всего лишь генерал-лейтенант, и направляет (офицера) фельдмаршалу, князю (Меншикову); (но), когда проситель является к князю, последний уже предупрежден и поступает (так), как ему кажется выгоднее. Если бедняк снова идет к царю, то (его величество) обещается поговорить с (Меншиковым), делает даже вид, что гневается на (князя) за то, что нуждающийся остается без помощи, но все (это одно) притворство. У государя этого есть сей порок, весьма затемняющий его добрую славу. В других отношениях (царь) достоин бесчисленных похвал, (а) именно (можно про него сказать), что он храбр, рассудителен, благочестен, поклонник наук, трудолюбив, прилежен и поистине неутомим. Но когда (выдается случай) нажить деньги, (он) забывает все. Испытал это на себе вышеупомянутый (Бутенант де) Розенбуск, (испытал) один полковник-немец von Velsen. Без вины посаженный под арест, (он) был оправдан военным судом, тем не менее, (однако), никогда не мог добиться (ни возвращении ему) полка, ни (уплаты) заслуженного содержания, так что в конце концов вынужден был выбраться из (России), чуть не побираясь. Испытал это и мой пристав, Яков Андреевич [338], у которого князь, безо всякой причины, (основываясь) только на «sic volo, sic jubeo, stat pro ratione voluntas» [339], отобрал, без всякого за то возмещения, большое поместье. Один из попечителей лютеранской церкви в Москве был жертвой подобного (же рода) насилия. (Вновь) избранный шведский священник Штаффенберг, (человек) нехороший и беспокойный — о нем говорилось выше, — легкомысленно проповедовал с кафедры о варварском (будто бы) обращении в Москве со шведскими пленными. И вот упомянутого попечителя сослали в Казань и без суда отобрали его имущество, превышавшее 60 000 рублей, за то (лишь), что он, как старший попечитель Церкви, не сделал выговора священнику и не донес (о его проповедях). (Самого же Штаффенберга) за такие слова без суда посадили в тюрьму и впоследствии (сослали) в Сибирь. (А) у общины, которая до тех пор самостоятельно, не спрашиваясь царя, управляла (своими) церковными делами, вольность эта отнята, и старшим блюстителем (обеих лютеранских) церквей назначен вице-канцлер Шафиров, имеющий отныне наблюдать за правильным течением (общинных дел), а равно и за тем, чтобы (в церквах) ничего не говорилось против царского величества. (Шафиров должен) также рассмотреть прежние споры, возникшие благодаря беспокойному шведскому священнику, на будущее же время предупреждать (несогласия).

Таким образом, все совершается здесь вне закона и (без) суда. Если на какое-либо должностное лицо, уже успевшее нажиться, донесут его враги или попрекнут его во хмелю несправедливостью либо воровством по должности, то все (имущество) его конфискуется без суда, и он еще счастлив, если избежал кнута и ссылки в Сибирь. Когда такому (лицу) удается отвратить постигшую ему опалу, (сделав подарок) князю (Меншикову) в (размере) 10, 20, 30 тысяч или более рублей, смотря по состоянию, то оно (спасено), ибо тогда уже (дело) не дойдет до разбирательства и суда. В таких случаях (обыкновенно) говорят: «Князь взял взятку», — что (в сущности), действительно нередко бывает, но (из таких взяток) царь, без сомнения, (тоже) получает свою долю, (только) по своей природе действует скрытно, (стараясь) направить (общую) ненависть на князя. (Вообще) мне сообщали столько примеров строгостей и насилий, совершаемых в России в отношении иностранцев и (русских), что на исчисление и пересказ их не хватило бы многих дестей бумаги. Да и нельзя ожидать лучших (порядков) в стране, где важнейшие сановники то и дело повторяют следующее твердо (установленное) правило государственной (мудрости): «Пускай весь мир говорит что хочет, а мы все-таки будем поступать по-своему». Слова эти я сам нередко слышал из уст здешних министров. Когда на конференции мне (приходилось) доказывать, что известная (мера) возбудит в королеве Английской, (в) императоре или (в) другом каком-либо монархе неблагоприятные мысли и суждения о русских порядках, (министры), если не находили другого возражения, пускали в ход вышеприведенную (свою) поговорку. Когда же подобное (правило) пускается в ход, то прекращаются все (доводы), которые мог бы придумать разум.

Я навел справки о торговле в России и добыл по этому (предмету) следующие данные.

(Иностранные) купцы в Москве составляют три (отдельные) группы: (общество) английских, (общество) голландских и (общество) гамбургских (купцов). (Члены) каждой из этих групп сходятся (только) между собой, но ведут они свои торговые дела одинаково, руководствуясь договором, заключенным между собой голландцами, и (по общем) обсуждении. (Договор) этот напечатан в Амстердаме СагеГем von Ryschooten’ом, книгопродавцем на воде, у Нового Моста, в Delffe Bybel, и продается у некоего маклера Abraham’a de Kramer. Содержит он слово в слово следующее:

Мы, нижеподписавшиеся голландские негоцианты в (России), видим, что с тех пор, как вследствие ухода английских (купцов) общество иностранных негоциантов распалось, преимущества, коими до сего времени совместно пользовались в (России) иностранные негоцианты, почти все упразднены и отняты, — мало того, (мы видим), что как торговля наша, так и личности стали нести новые тягости (налоги), [причем], будучи разъединены, занятые каждый своим (делом), мы не могли ни отстоять с (должным) авторитетом старые льготы, ни оградить себя от новых притеснений (inconventien). Вследствие этого мы, в добром доверии и (на основах) справедливости, снова соединились в общество под (фирмой) «Голландское» [общество], с целью насколько возможно (всем) вообще и каждому порознь бдительно заботиться (о том), как бы нам наиуспешнейшим (образом) возвратить и удержать за собой льготы, коими мы здесь пользовались (ранее), а равно, если возможно по обстоятельствам, противодействовать всем новым тягостям, (обременяющим) как нашу торговлю, так и (наши) личности, и на будущее время всем вместе и каждому в частности единодушно стараться ограждать себя от всяких притеснений (injurien). А чтобы все с течением времени шло успешно (и) в полном (для всех) равенстве, мы сообща составили и утвердили нижеследующие правила, записанные на обложке тарифа, как руководство к управлению обществом, каковые (правила) мы скрепляем нашей собственноручной подписью и каковым (правилам) мы, как честные люди, обещаемся следовать, (причем обещаемся) всеми силами противостоять (их) нарушителям, дабы через злую волю отдельных (лиц) это (учреждаемое) настоятельно необходимое сообщество не было разъединено.