Илья Сидорчук - Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

В мае 1928 г. в «Ленинградской правде» вышла статья про «дом на 2-м Муринском, где проходят собрания баптистов»:

«За последнее время по области, особенно в деревне, усилилась и оживилась работа религиозных организаций.

Наступление сектантов есть по существу наступление мелкобуржуазной идеологии, стремящейся всячески оторвать массы трудящихся, в частности молодежь, от советской общественности, покрывая эти стремления „внеклассовой“ трескотней, „христианским социализмом“ и т. д.

По социальному составу сектантские общины представляют собой в большинстве зажиточную кулацкую часть. Наиболее ярко вырисовывается кулацкая физиономия сектантства при анализе его „актива“. Состав руководителей сект — бывшие люди — офицеры, урядники, торговцы, кулаки» [189] Лок А. Черный фронт // Ленинградская правда. 1928. 11 мая. № 108. С. 3. .

Много было поклонников в Ленинграде и у Ивана Чурикова (1861–1933), основателя движения, известного как чуриковцы. В Петербурге он поселился еще в 1884 г. и стал проповедовать среди городской бедноты. Вскоре он подвергся гонениям со стороны властей, не раз задерживался за проповеди идей, шедших вразрез с православием. В результате его выслали из столицы, а затем еще поместили на полгода в Самарскую больницу для душевнобольных. Впоследствии он вернулся в Петербург, где у него уже было значительное число сторонников. В 1905 г. создал колонии трезвенников недалеко от Вырицы — привилегированного пригорода Петербурга. В первые годы советская власть не преследовала чуриковцев, его «Общество трезвенников» городские власти даже официально зарегистрировали как сельскохозяйственную «Трудовую Коммуну трезвенников Братца Иоанна Чурикова» в 1928 г., а через год его арестовали, и в 1933 г. он скончался в заключении.

Поддержка большевиков в первые послереволюционные годы была вполне логичной — основой деятельности Чурикова являлась борьба с пьянством. Однако впоследствии деятельность «братца» показалась опасной.

Образ священника стремились связать с аморальными, а то и преступными действиями. Достаточно широкое распространение получил сюжет о замешанности служителей культа в гомосексуальных отношениях и педофилии. Учитывая, что просто однополые отношения были декриминализированы, широкой огласке они предавались, когда дополнялись обвинениями священников в растлении мальчиков. Массовый общественный интерес привлек суд над служащими Охтинского собора, дьяконом Храновским и иподьяконами Федоровым и Бабаевым. Вот как описывает его газета «Безбожник»:

«Начиная с 1921 г. Храновский, систематически завлекая к себе на квартиру детишек, преимущественно мальчиков, давал им „конфекты“, несколько копеек или книжку и удовлетворял с ними распущенную похоть в самых извращенных формах. Развращал не только физически, но и нравственно: показывал детишкам порнографические карточки, растолковывал им разные гнусности. Где же все это происходило? — Везде, где только можно было „пристроиться“ Помимо квартиры Храновского — на паперти Охтенского собора, в ограде церкви, на улице. Пятилетнему Вишнякову Павлу Храновский дал за „это“ 1 коп., Евгении Белых — 3 коп., а 12-летнему Ярутович — 50 коп. и напоил его пивом. Разврат совершался не только самим Храновским, он вовлек в него и своих ипподьяконов. Тогда мерзости творились „троицей подсудимых“ „купно, соборне“, как „соборне“ совершали они священнослужения, молебны, крестины и отпевания в домах родителей, детей которых растлевали. Как относился Храновский к детям? Свидетелю Акинфиеву он хвастался, указывая на детвору: „Вот товар, который мне больше нравится, с ними все можно…“. Чтобы не допустить расправы над подсудимыми, их охранял усиленный наряд милиции» [190] Цит. по: Хили Д. Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства. М., 2008. С. 190. .

Если пьянство было пороком по большей части мужским, то исполнение религиозных обрядов связывалось прежде всего с женщинами. Перевод религиозной деятельности в сферу девиантного досуга показывает, что власть снисходительно признавала за «отсталыми» женщинами право на исполнение церковных обрядов, не видя в этом большой идеологической опасности. Однако, она не намерена была сквозь пальцы смотреть на вовлечение в религиозную деятельность детей и молодежи. Именно поэтому основной акцент в антирелигиозной пропаганде был сделан на «устарелости» церковных догм и обрядов, на замене «старых» религиозных ритуалов новыми — «советскими крестинами», «красным рождеством». Разнообразные антирелигиозные анти-праздники (комсомольская Пасха, комсомольское Рождество) стали заметной частью молодежного досуга. Впрочем, и они иногда приобретали девиантный характер, представляя собой смешение доходящей до гротеска пародии на церковные ритуалы и карнавального издевательства над чувствами верующих.

Границы девиантного поведения исторически и социально изменчивы: то, что в одном обществе в определенный период рассматривается как норма, в другом обществе в другой период может превратиться в девиацию. Применительно к ситуации 1920-х гг. свою роль в росте девиантного поведения играл отход от устоявшихся норм морали, их переосмысление, активно поддерживаемое властью, стремившейся создать новых граждан для новой страны. Изменение политических и культурных реалий меняло понятия «нормы» и «отклонения», корректировало повседневность [191] Чавкина М.А. Девиантное поведение в рабочей среде в годы нэпа (на примере БАССР) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. № 8 (22): в 2 ч. Ч. II. Тамбов: Грамота, 2012. С. 218. . Новообъявленной девиацией стало мещанство. Это понятие в годы нэпа было весьма широким и могло включать в себя самые разные досуговые практики — танцы, модничание, чтение стихов Сергея Есенина и проч.

На излете новой экономической политики, в 1928 г., в Ленинграде вышел сборник статей и фельетонов «Обывательщину— на прицел!», в котором, в частности, опубликована работа М. Трампа «Под фонарем „Эльдорадо“». Задачей автора было показать, что «мурло мещанина», которое, казалось бы, должно исчезнуть, побитое революцией, при советском капитализме не просто существует, но и чувствует себя превосходно. Перед нами один городской адрес, но два названия и две эпохи: дореволюционный ресторан «Эльдорадо» и советский «Маяк Коммуны», открытый на его месте. Первый должен вызывать ностальгию у тоскующих по старым временам: