Илья Сидорчук - Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

В 1926 г. в Москве Кабинетом по изучению личности и преступности Мосздравотдела выпущен сборник «Преступление и преступность». В нем есть отдельная глава, посвященная кокаинизму. Его автор, врач А.М. Рапопорт, исследовал 40 случаев кокаинизма. Мотивы «симуляторов» (как называли привычных кокаинистов), побудившие их нюхать белый порошок, были весьма разнообразны: идеологическая пустота, стремление «все испытать», «взвинтиться» для решительной минуты и просто легкомысленное «люди нюхают, дай попробую», «для компании», «воровать веселее», «когда нюхаешь, женщина не нужна» и т. д. Автор приходит к заключению, что «инфекционная сила кокаина лежит в его эйфорическом действии, в возможности посредством кокаина устранить дисгармонию между ритмом психической и внешней деятельности человека» [383] Рапопорт А.М. Кокаинизм и преступность // Преступление и преступность. Сб. 1. М., 1926. С. 77–96. С. 80. .

В Петрограде-Ленинграде в первой половине 1920-х гг. детей-наркоманов наблюдали слушатели Педагогического института социального воспитания и изучения нормального и дефективного ребенка В.М. Бехтерева. Показательно, что эта практическая работа началась по инициативе самих студентов. В 1922–1923 гг. работала добровольческая детская инспекция — дружина по борьбе с детской беспризорностью, которая объединила усилия 66 слушателей института. Кроме детской наркомании она стремилась бороться с незаконной эксплуатацией детского труда, детской проституцией, владельцами кинематографов, демонстрирующими детям не подобающие возрасту кинофильмы. Е.А. Долгова и Д.А. Хивинова, исследовавшие деятельность инспекции, приводят сохранившиеся в архивах страшные картины ночлежных и притонных мест: «Лиговка. Около Ник<���олаевской> ж<���елезной> д<���ороги> — притонная чайная „Наша деревня“, отправлена в приемный пункт девочка 17 лет, взята из рук пьяного гр<���ажданина> из Шлиссельбурга, отравлена кокаином, простужена, упорно скрывает свой возраст и адрес <���…> Заброшенный пустой, полуразваленный дом, масса тряпья, постель, живет три человека — 12–14 и 15 лет — от вас не „ухряю“, а оттуда — надо понимать, из „приемника“ — был неоднократно, все равно „ухряю“, и действительно, на четвертый день спустились с третьего этажа по трубе, приемный пункт на Конюшенной, 1». В результате действий инспекции спасли около 250–260 детей [384] Долгова Е.А., Хивинова Д.А. Педагогический институт социального воспитания и изучения нормального и дефективного ребенка В.М. Бехтерева: теоретическое и прикладное значение // Электронный журнал «Психолого-педагогические исследования». 2018. Т. 10, № 2. С. 6. URL: http://psyjournals.ru (Дата обращения: 25.02.2019 г.) .

Конечно, милиция старалась выявлять и прикрывать незаконную торговлю кокаином. Например, милицейская сводка сообщает, «что 25 ноября 1925 г. на территории 16-го отделения милиции, в комнате № 263 по Гатчинской ул., д. № 1/56, было обнаружено 33 порошка кокаина. Двое жильцов были задержаны» [385] ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 9. Д. 119. Л. 56 об. Сводка о происшествиях за время с 10 час. 24-го до 10 час. 25-го Ноября 1925 года. . Однако, судя по всему, по-настоящему качественных результатов это не приносило. В конце концов, это было далеко не самое страшное и преследуемое преступление как в глазах милиции, так и нарушителей. Достаточно иронично эта мысль ретранслируется в романе А. Мариенгофа «Циники»: «Заглядываю мимоходом в освещенное окно стаpенького баpского особняка. Почему же окно не занавешено? Ах да, хозяин квартиры Эрнест Эpнестович фон Дихт сшил себе бpюки из фисташковой гаpдины. Эрнест Эрнестович фон Дихт был ротмистр гусарского Сумского полка. У сумчан неблагонадежные штаны. Фон Дихт предпочел, чтобы ВЧК его арестовала за торговлю кокаином». Торговля наркотиком была куда более безопасным занятием для «бывшего», чем возможные обвинения в контрреволюционной деятельности.

П.А. Васильев отмечает, что в 1925–1929 гг. наблюдалось усиление героинизма и распространение анаши («собачки»). Так, весной 1929 г. в Ленинградском трудпрофилактории 6,4 % содержавшихся в нем проституток нюхали кокаин или курили гашиш (анашу), причем происходило постепенное замещение первого наркотика вторым. По его мнению, это было вызвано скорее репрессивными, нежели медико-профилактическими мерами [386] Васильев П.А. Наркотизм в Петрограде-Ленинграде в 1917–1929 гг. С. 21. .

Если в первом Уголовном кодексе РСФСР не было никакой статьи, касающейся изготовления, сбыта или употребления наркотиков, то в УК 1926 г. появляется ст. 104, предусматривавшая ответственность за изготовление и хранение с целью сбыта и сбыт кокаина, опия, морфия, эфира и других одурманивающих веществ без надлежащего разрешения. Примечательно, что криминализация этого вида девиантного поведения была проведена тогда, когда масштабы наркотизации пошли на спад из-за свободной продажи водки. Тем самым наркотики попали в узкую социальную нишу криминального элемента, а общественность потеряла к ним интерес.

На состоявшемся в Ленинграде 25 октября 1926 г. диспуте о хулиганстве помощник губернского прокурора М.Л. Першин поделился со слушателями своим опытом выступления по проблеме хулиганства: «Я там не нашел невозможным рассказать про почтенного английского джентльмена, с именем которого связывается это слово, но какой-то местный доморощенный лингвист попытался объяснить, что слово „хулиган“ происходит от двух русских слов „хулить“ и „гадить“. Я не лингвист и не знаю, насколько он прав, но понял, что постановка его правильна, — так выясняют его не „глубокомыслящие“ философы, так выясняет его масса» [387] Хулиганство и преступление: сб. ст. Л.; М., 1927. С. 39. .

Такое объяснение, данное «доморощенным лингвистом», во многом показательно — слово, по одной из ведущих версий пришедшее из-за границы, в России приобрело новые смыслы и коннотации. Более того, отношение советской власти и общества к хулиганам не было столь однозначным, как на буржуазном Западе.

Большевики видели в хулиганстве мелкобуржуазный пережиток [388] Smith S.A. The Social Meanings of Swearing: Workers and Bad Language in Late Imperial and Early Soviet Russia // Past & Present. No. 160 (Aug., 1998). P. 191. . Первый нарком здравоохранения Н.А. Семашко считал его «оборотной стороной рабства», проявлением «элементарных инстинктов», которые царизм сдерживал «тройными цепями» [389] Семашко Н.А. Хулиганство — остатки «старого быта» // Хулиганство и преступление. С. 117. . Заведующий юридическим отделом Верховного суда СССР, «совесть партии» А.А. Сольц подчеркивал, что нынешний хулиган — это «представитель крестьянской и рабочей молодежи, который свой переход из класса угнетенного в правящий понял лишь как наделение известными правами без обязанностей» [390] Цит. по: Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города 1920–1930 гг. СПб., 1999. С. 61. . Председатель антирелигиозной комиссии при ЦК ВКП(б) Е.М. Ярославский утверждал, что до революции хулиганство было следствием политического угнетения, а в постреволюционных условиях — недостаточной сознательности молодых рабочих, выходцев из деревни [391] Smith S.A. The Social Meanings of Swearing. P. 195. . О хулиганстве как следствии национального проявления бескультурья и необразованности, культивировавшихся в царские времена, говорил профессор О.В. Оршанский: подвиги Гражданской войны истощили, «наступил новый психологический этап: нервное и физическое утомление, нехватка сил — и сквозь это утомление стало прорываться старое. Это старое открыло на время дорогу забытому недугу — хулиганству»; «гнет веков, от которого осталась лишь память о труде и неволя, — вот психологические корни озорства, уличного хулиганства» [392] Оршанский Л.Г. Хулиган (Психологический очерк) // Хулиганство и преступление. С. 62, 71. .