Элеанор Херман - Элегантная наука о ядах от средневековья до наших дней [Как лекарственные препараты, косметика и еда служили методом изощренной расправы]

Очевидно, что популярность сына разочаровывала короля. В 1610 году, когда новый двор Генриха в Сент-Джеймсском дворце стал местом куда более востребованным, чем королевское имение, Якоб кипел от гнева: «Он намерен похоронить меня заживо?» Однако теперь новым наследником престола стал болезненный принц Чарльз, который едва мог передвигаться на тонких ножках (вероятно, деформированных рахитом) и страдал от дефекта речи. Убийство Генриха Якобом поставило бы под удар всю династию – сродни тому, чтобы выстрелить себе в ногу, спилить сук, на котором сам же и сидишь.

И более того – смерть Генриха разбила Якобу сердце. Спустя несколько месяцев после трагедии венецианский посол писал: «Король делает все возможное, чтобы забыть о горе, но этого недостаточно: порой оно охватывает его даже в разгаре важных дискуссий, и тогда он вдруг начинает повторять: "Генрих мертв! Генрих умер!"»

Распоряжаясь имуществом сына, король отписал десятки тысяч фунтов своему любовнику Роберту Карру. Отсюда появились и слухи, что это Карр отравил принца, чтобы заполучить наследство. Многие другие полагали, что вина лежит на сторонниках англиканской церкви, которые опасались, что, став королем, Генрих закрепит пуританство как официальную религию. Некоторые придворные считали, что враги сэра Уолтера Рэли – а таких было немало – убили Генриха, поскольку он обещал отпустить узника в декабре 1612 года (а умер он за месяц до этой даты, в ноябре 1612 года).

Англичане, как всегда, готовы были валить вину на католиков, а французские католики прекрасно знали, что Генрих мечтал возглавить армию гугенотов во Франции – ведь теперь Генрих IV, погибший два года назад, не мог их защитить. Что касается испанских католиков, то венецианский посол во Флоренции пишет: «Друзья Испании рады смерти принца. Говорят, что оставшийся наследник [Чарльз] слаб и ему немного отмерено… Если же умрет еще и Карл, то король Испании, вероятно, найдет способ утвердить свое господство в Англии и вновь наставить англичан на путь праведной веры».

Предположения о яде игнорировали тот факт, что многие люди в Лондоне страдали и умирали от той же болезни, хотя заразной она явно не была. Врачи могли с уверенностью сказать, что это не оспа, не корь, не чума и не дизентерия, но и только.

Надеясь разобраться в причинах смерти Генриха – и, что куда важнее, зная, что общество будет винить в ней французского подданного, – Теодор де Майерн провел вскрытие на следующий день после смерти в присутствии множества лекарей, хирургов, рыцарей и придворных. Он снял черепную крышку и вытащил мозг, затем вскрыл грудную клетку и желудок, удалил сердце, легкие, кишечник, желудок, селезенку и желчный пузырь, передавая их по цепочке всем собравшимся для осмотра на предмет наличия признаков яда или болезни.

«По вскрытии самого прославленного из принцев, – рапортует отчет, – мы заметили, что печень у него бледнее, чем следует, а кое-где даже свинцово-бледного оттенка; кроме того, в желчном пузыре нет желчи, зато полно воздуха. Селезенка в некоторых местах обладает неестественной чернотой. В желудке не обнаружено каких-либо дефектов или недостатков. Внутренняя поверхность брюшины демонстрирует множественное почернение, легкие также черные, покрыты пятнами и разлагаются. В венах задней части мозга слишком много крови, а в мозговых проходах и полостях – воды. Истинность сего протокола мы подтверждаем собственными подписями от 7 ноября 1612 года».

Состояние желудка – «без каких-либо дефектов и недостатков» – исключает яд. Состояние иных органов указывало на длительную и тяжелую болезнь, а также на начало естественного разложения. Медикам семнадцатого столетия оставалось удовлетвориться подобным диагнозом.

Останки принца лежат под Вестминстерским аббатством и вряд ли когда-нибудь будут эксгумированы.

Однако в 1881 году британский врач Норман Мур, просматривая записи о ходе болезни Генриха, диагностировал у него брюшной тиф, вызванный бактерией Salmonella typhi, которая попадает в воду и продукты питания вследствие загрязнения сточных вод (особенно осенью). А ведь все лондонские отходы сливались в Темзу Елизавета I, жившая за поколение до Генриха, во время путешествия на барже была так оскорблена запахом фекалий, идущим от речных вод, что приказала слугам жечь парфюмерное масло, дабы уберечь королевский нос.

Генрих, вероятно, подхватил болезнь, поедая устриц или плавая в той выгребной яме, которую представляла собой Темза. По иронии судьбы, его врачи совершенно верно предостерегали его относительно еды и физической активности, хотя и ошибались с причиной.

Брюшной тиф начинался медленно, с головной боли и легкой лихорадки, и худшее, что мог предпринять больной, – проигнорировать симптомы и продолжить заниматься делами. Лихорадка прогрессировала, пациент бредил, страдал от неутолимой жажды и мигреней и, если его природный иммунитет не справлялся, умирал в течение месяца. Генрих продержался двадцать семь дней.

Интересно воображать, каким королем стал бы Генрих, если бы он пережил болезнь. Можно с уверенностью сказать, что гражданская война не расколола бы Англию надвое, хотя ей и не удалось бы остаться в стороне от европейских войн. Смерть избавила Генриха от столкновения с политическими реалиями XVII века. Он остался в истории и легендах как незапятнанный герой, который никогда не сделал ни одного неверного выбора. Генрих, принц Уэльский, застыл во времени, словно в камне: золотой юноша, добродетельный и полный надежд.

Из всех предполагаемых случаев отравления при дворе лишь немногие подтверждаются современным научным анализом. Но даже эти случаи заставляют нас задаваться вопросами. Кто дал Кангранде делла Скала дигиталис? Кто убил Агнессу Сорель ртутью? Каким образом Фердинандо Медичи подсыпал мышьяк в лекарства своего брата и невестки (если он в самом деле сделал это)?

Однако есть одна история, в которой не осталось «слепых пятен» – ужасающая история невероятной убийцы, двадцатидвухлетней Фрэнсис Говард, графини Сомерсет, знатной дамы, красавицы, признанной отравительницы при дворе короля Якоба I. Все началось в 1608 году, когда ее отец Томас Говард, граф Саффолк, устроил ее брак с Робертом, графом Эссексом – сыном бесшабашного фаворита Елизаветы I, казненного в 1601 году за измену.

Брак был обречен остаться неконсумированным. Поначалу это не шло вразрез с планом, учитывая молодость пары: обоим было по пятнадцать. Хотя девочкам разрешалось вступать в брак с двенадцати лет, а мальчикам – с четырнадцати, считалось, что секс в столь юном возрасте может замедлить рост, вызвать умственную отсталость и вообще стать причиной ранней смерти. Подросткам для развития все еще незрелого мозга и других органов необходимо отсутствие гуморов, которые попадали в организм вследствие физической близости. Разумеется, врачи были правы в том смысле, что ранние браки подвергают опасности девочек, хотя и ошибались в отношении причин. Несформированность репродуктивной системы может стать причиной выкидыша, мертворождения и различных проблем со здоровьем. В наше время девушки в возрасте до двадцати лет в два раза чаще умирают вследствие беременности и родов, а девочки пятнадцати лет и младше – в пять раз чаще. Граф Эссекс отправился в путешествие по Европе, а когда он вернулся в 1609 году, Фрэнсис, превратившаяся, по словам одного придворного, «в величайшую красавицу отсюда и до самого горизонта», нашла своего мужа совершенным болваном, лишенным чувства юмора, ума и способности поддержать приятную беседу. Эссекс, в свою очередь, выяснил, что абсолютно не способен консумировать брак. Все это вылилось в ссоры между супругами, взаимные обвинения и ненависть, а год спустя они оставили попытки заняться сексом.