Александр Сидоров - По тундре, по железной дороге: И вновь звучат блатные песни!

Однако речь шла не только об опасности для «контриков». По лагерям распространялся слух, что в самом ближайшем времени начнутся расстрелы заключенных по примеру 1938 года — без суда и следствия, причем санкции эти коснутся не только 58-й статьи, но также 59-й и даже некоторых категорий бытовых статей. Осведомитель из числа заключённых по кличке «Инженер» уже после разгрома восстания вспоминал: «В разговоре со мной Дунаев указал на следующее: в Печорстрое уходят целые командировки, предварительно разоружая охрану и забирая с собой винтовки и пулемёты. На самой Воркуте создан центр по противодействию и предотвращению возможных расстрелов заключённых. Детали не помню, но материал об этом мною передан Уполномоченному Опер. Чек. Отдела в Усе». Правда, сам уполномоченный отрицал получение подобных сигналов от «Инженера». Однако несомненно, что психологическое напряжение среди массы осуждённых нарастало с каждым днём.

Возникает резонный вопрос: насколько обоснованы были эти опасения? Возможно, они являлись абсолютно беспочвенными? Так, например, считает полковник Станислав Кузьмин, профессор Академии МВД РФ: «Циркулировали не имевшие под собой никакого основания слухи о том, что неоднократно судимые будут вывезены на Север и ликвидированы, как в 1937–1938 годах».

Между тем разговоры о ликвидациях заключённых имели под собой основание. В первые месяцы войны из Центральной России и других регионов, которые могли быть оккупированы фашистами в первую очередь, были эвакуированы 27 лагерей и 210 колоний с общим числом около 750 000 заключенных, а также 272 тюрьмы, в которых содержалось 141 527 человек. При этом, согласно справке Тюремного управления НКВД СССР от 24 января 1942 года, 9817 заключённых были расстреляны в тюрьмах, 674 — расстреляны конвоем в пути следования при подавлении бунта и сопротивления, 769 — незаконно расстреляны конвоем в пути, 1057 — умерли в пути следования. Существуют свидетельства, что под влиянием возникшей паники заключённых не эвакуировали, а расстреливали без суда и следствия. По неподтверждённым данным, во время стремительного наступления немцев на Ростов под Таганрогом были подожжены теплушки, в которых находились заключённые, и люди заживо сгорели. Даже если это не так, то слухи об этом активно циркулировали в массах.

Особое внимание уделялось уничтожению арестантов, которые, с точки зрения советского руководства, ни в коем случае не должны были попасть в руки гитлеровцев. Например, приказ № 2756 от 18 октября 1941 года предписывал специальной группе сотрудников НКВД выехать в Куйбышев для расстрела 21 «врага народа», а попутно расстрелять ещё четверых в Саратове. Соответствующие списки утверждал лично Сталин, составляя их вместе со своими соратниками Берией, Маленковым, Молотовым, Ворошиловым, Хрущёвым… Можно хотя бы вспомнить расстрел 153 политзаключённых Орловской тюрьмы 11 сентября 1941 года в Медведевском лесу под Орлом. Среди погибших — лидер эсеров Мария Спиридонова, её муж Илья Майоров и другие видные деятели партии социалистов-революционеров.

Впрочем, у заключённых Воркутлага в памяти сохранились куда более близкие и страшные события. Краевед Рогачёв прямо упоминает о них: «Перед угрозой массового истребления, как это было во времена “кашкетинских расстрелов” 1938 г., у заключённых была более важная задача — добыть свободу и спасти свои жизни, что казалось возможным, если попытаться выступить организованно и с оружием в руках».

Однако, прежде чем рассказать о «кашкетинских расстрелах», обратим внимание читателей на другое событие. Выше мы утверждали, что выступление Марка Ретюнина является первым массовым вооружённым восстанием в ГУЛАГе. Это действительно так — если не считать инцидента на колымской командировке «Зелёный мыс», который следователи НКВД назвали позже «восстанием», а историк Александр Бирюков в очерке «За нами придут корабли…» определил более точным термином «волынка». В ночь на 23 ноября 1937 года заключённые маленькой рыбопромысловой командировки «Зелёный мыс» в низовьях реки Колымы, как излагает это Бирюков, «опасаясь эксцессов со стороны совершенно непредсказуемого начальника командировки, встревоженные слухами о начале войны, о захвате японцами Дальнего Востока и падении власти в Москве («Остался один Ворошилов!»), стремясь не допустить расправы над собой, без единого выстрела разоружили охрану (она состояла из трёх человек, только один из них, начальник, был вольнонаемным) и взяли власть в свои руки.

Они ждали приезда начальства — своего, из Эльгена, где располагалось тогда Колымское управление сельского и промыслового хозяйства Дальстроя, которое обеспечило бы им безопасность, объяснило бы, что происходит в Магадане и Москве. Начальство — не своё, энкавэдэшное — добиралось долго: от Магадана до командировки более полутора тысяч километров. А добравшись и получив — опять-таки без единого выстрела, хотя на руках у восставших было несколько десятков ружей! — власть над командировкой, начало следствие».

На «подавление восстания» был брошен отряд ВОХР вместе с уполномоченными УНКВД по ДС (руководили операцией некие Веселков и Кабисский). Списочный состав вольнонаемных и колонистов составлял 72 человека. Постановлением «тройки» УНКВД 28 декабря 1937 года были расстреляны трое руководителей восстания, а 15 января 1938 года — еще 46 его участников. Из них 22 «политика», остальные — «бытовики».

Разумеется, это выступление нельзя считать «вооружённым восстанием». Но важно другое: оказывается, достаточно было отдалённых и совершенно неправдоподобных слухов (в блатном арго называемых «парашей»), чтобы подтолкнуть лагерников к активным действиям даже в страшном 1937 году.

События на командировке «Зелёный мыс» начались ещё при директоре колымского «архипелага Дальстрой» Эдуарде Берзине. Они послужили катализатором гигантского уголовного дела № 17777 о контрреволюционной, шпионской, террористической, вредительской, повстанческой организации, во главе которой якобы стоял сам Берзин. Это дело, пишет тот же Бирюков, «накрыло, как зловещее облако, в первой половине 1938 года всю Колыму, — те события ноября-декабря 1937 года на забытой богом командировке будут рассматриваться новым следствием как первый шаг, как пробный шар, пущенный преступной берзинской шайкой перед тем, как поднять антисоветское восстание на всей территории Дальстроя».

А вот теперь самое время перейти к «кашкетинским расстрелам». Они названы так по фамилии Ефима Иосифовича (Хаима-Меера) Кашкетина-Скоморовского, получившего жуткое прозвище «палач Воркуты». Скоморовский, полуграмотный недоучка и психопат, в 1919 году пошёл добровольцем в Красную армию (тогда же и сменил фамилию на Кашкетина), а в 1927-м поступил на службу в органы ОГПУ. Из аттестации: «Большое самомнение и переоценка своих способностей. Хвастлив. Обнаруживает претензию. Признавать ошибки не склонен. Упрям, недостаточно дисциплинирован… Во взаимоотношениях с товарищами проскальзывает резкость, попытка подчёркивать своё мнимое превосходство». В начале 1932 года медики дали заключение о непригодности Кашкетина к службе в органах ОГПУ «ввиду наличия выраженных невротических явлений и нарушения зрения на одном глазу».