Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Если отрицание движения и изменчивости явилось реакцией Парменида на текучую и неустойчивую метафизику Гераклита, то парменидовский монизм был решительным возражением против атомизма поздних пифагорейцев. Они преобразовали теорию чисел основателя своей школы в учение о том, что все вещи состоят из чисел, понятых как неделимые единицы [1298]. Когда Филолай из Фив добавил, что «все совершается в согласии с необходимостью и гармонией» [1299], все было подготовлено для появления в греческой философии атомистической школы.

Около 435 года Левкипп Милетский прибыл в Элею и учился у Зенона; возможно, здесь он услышал о числовом атомизме пифагорейцев, так как Зенон избрал мишенью самых остроумных своих парадоксов учение о множественности [1300]. Левкипп осел в Абдерах, преуспевающей ионийской колонии во Фракии. От учения самого Левкиппа сохранился только один фрагмент: «Ничто не происходит без участия разума, но все случается в согласии с разумом и необходимостью» [1301]. Возможно, именно в ответ на учения Зенона и Парменида Левкипп развил понятие пустого, или незанятого пространства; он надеялся таким способом сделать движение не только чувственно наглядным, но и теоретически возможным. Вселенная, говорил Левкипп, содержит атомы, пустоту и больше ничего. Носимые вихрем атомы под действием необходимости складываются в начальные формы всех вещей, причем подобное тянется к подобному; таким образом возникают планеты и звезды [1302]. Все, даже человеческая душа, состоит из атомов.

Демокрит был учеником или товарищем Левкиппа и развил атомистическую философию в законченную материалистическую систему. Его о; гец был человеком богатым и имел немалый вес в Абдерах [1303]; говорят, что от него Демокрит унаследовал сто талантов (100 000 долларов); большую часть наследства он истратил на путешествия [1304]. По неподтвержденным рассказам, он побывал в Египте и Эфиопии, в Вавилонии, Персии и Индии [1305]. «Среди моих современников, — говорит он, — никто не путешествовал больше, чем я, искавший вещей наиболее удаленных, повидавший большинство климатов и стран, выслушавший великое множество мыслителей» [1306] [1307]. В беотийских Фивах он оставался достаточно долго, чтобы усвоить числовой атомизм Филолая [1308]. Расстратив деньги, он стал философом, жил скромно, все свое время отдавал исследованиям и созерцанию и говорил: «Я предпочел бы открыть одно [геометрическое] доказательство, чем сесть на трон персидского царя» [1309]. В нем была какая-то застенчивость; он чуждался диалектики и споров, не основал школы и, пребывая в Афинах, не завел знакомств ни с кем из здешних философов [1310]. Диоген Лаэртский перечисляет длинный список его трудов по математике, физике, астрономии, навигации, географии, анатомии, физиологии, психологии, психотерапии, медицине, философии, музыке и искусству [1311]. Фрасилл называл его философским пятиборцем ( penthatlos ), а некоторые современники нарекли его Мудростью ( sophia ) [1312]. Его интересы были столь же широки, как и Аристотелевы, его слог хвалили столь же горячо, как и слог Платона [1313]. Фрэнсис Бэкон — весьма своевременно — назвал его величайшим из древних философов [1314].

Подобно Пармениду, он начинает с критики чувств. В практических вопросах мы можем им доверять; но как только мы приступаем к анализу их свидетельств, мы обнаруживаем, что слой за слоем совлекаем с внешнего мира цвет, температуру, вкус, запах, сладость, горечь и звук, в которые его облекли наши чувства; эти «вторичные качества» находятся внутри нас или вовлечены в весь процесс восприятия, но не присущи объективной реальности; в мире, не имеющем ушей, падение леса не произведет шума, а океан, сколь бы он ни ярился, не сможет рокотать. «По соглашению ( nomos ) сладкое сладко, горькое горько, горячее горячо, холодное холодно, а цвет есть цвет; но по истине суть лишь атомы и пустота» [1315]. Поэтому чувства снабжают нас лишь темным знанием, или мнением; истинное знание приходит только после разысканий и раздумий. «По правде, мы не знаем ничего. Истина зарыта глубоко… Мы ничего не знаем наверняка, кроме изменений, вызываемых в нашем теле силами, с которыми оно соприкасается» [1316]. Все ощущения обусловлены атомами, испускаемыми предметом и попадающими на наши органы чувств [1317]. Все чувства суть формы осязания [1318].

Атомы, образующие мир, различаются формой, величиной и весом; все они устремлены вниз; в возникающем по этой причине вращательном движении подобные атомы сочетаются с подобными и производят планеты и звезды. Атомами не руководит нус, или Ум, их сортировка не производится Эмпедокловыми «любовью» и «ненавистью», но всем правит необходимость — естественное действие имманентных причин [1319]. Случайности не существует; случай — это выдумка, изобретенная для прикрытия нашего невежества [1320]. Количество материи всегда неизменно; нет ни абсолютного творения, ни абсолютной гибели [1321]; изменяются лишь комбинации атомов. При этом формы неисчислимы; вероятно, даже миров существует бесконечное множество — возникающих и гибнущих посреди вечного великолепия Вселенной [1322]. Органические существа первоначально возникли из влажной земли [1323]. Человек целиком состоит из атомов; душа — это сочетание мелких, гладких, округлых атомов, подобных атомам огня. Разум, душа, жизненное тепло, жизненное первоначало — все это одно и то же; ими наделены не только люди или животные, но они разлиты по всему миру; в человеке и других животных атомы души, посредством которых осуществляется мышление, распределены по всему телу [1324] [1325].

И все же атомы, составляющие душу, — благороднейшая и самая удивительная часть тела. Мудрец будет «возделывать» мышление, освобождаться от страстей, суеверий и страхов, ища в созерцании и понимании сююмное счастье, доступное человеку. Счастье не зависит от внешних благ; человек «должен приучиться находить источники радости в самом себе» [1326]. «Образованность лучше богатства. Никакая сила и никакое сокровище не способны перевесить расширения нашего знания» [1327]. Счастье прерывисто, а «чувственное наслаждение приносит только краткое удовольствие»; более прочной удовлетворенности можно достигнуть, обретя душевную безмятежность ( ataraxia ), хорошее расположение духа ( euthymia ), умеренность ( metriotes ) и некий строй и соразмерность жизни ( biu symmetricz ) [1328]. Многому можно научиться у животных: «прядению — у паука, строительству — у ласточки, пению — у соловья и лебедя» [1329]; однако «телесная сила — достоинство одних вьючных животных; достоинство человека — сила мысли» [1330]. Так, подобно еретикам викторианской Англии, Демокрит строит на фундаменте этой скандальной метафизики в высшей степени благопристойную этику. «Добрые дела следует делать не по принуждению, но по убеждению; не из надежды на награду, но ради них самих… Злодеяний человек должен больше стыдиться перед самим собой, чем перед всем миром» [1331].