Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Анатомия и физиология в Греции медленно прогрессировали, что в значительной мере было обусловлено исследованием внутренностей животных во время гадания. Маленький трактат из Корпуса Гиппократа описывает желудочки, большие сосуды и их клапаны. Сиеннесис Кипрский и Диоген Критский создали описания сосудистой системы, причем Диоген понимал значение пульса [1268]. Эмпедокл выяснил, что сердце является центром сосудистой системы, и описал его как орган, с чьей помощью пневма , или жизненное дыхание (кислород?), переносится кровяными сосудами по всему телу [1269]. Следуя Алкмеону, Корпус принимает мозг за центр сознания и мысли; «С его помощью мы мыслим, видим, слышим и отличаем безобразное от прекрасного, дурное от доброго» [1270].

Хирургия по-прежнему оставалась, как правило, в ведении опытных врачей общего профиля, хотя в личный состав армий входили хирурги [1271]. Гиппократовская литература описывает трепанацию, а ее трактовка вывихов плечевого сустава или челюсти «современны» во всем, кроме обезболивания [1272]. На обетной табличке из афинского храма Асклепия показана складная сумка со скальпелями различного вида [1273]. Небольшой музей в Эпидавре сохранил для нас античные хирургические щипцы, зонды, скальпели, катетеры и зеркала, мало чем отличающиеся от используемых сегодня, а некоторые статуи представляют собой, по-видимому, образцы, иллюстрирующие методы вправления вывихнутого бедра [1274]. Гиппократовский трактат «О враче» дает подробные указания по подготовке операционного помещения, устройству естественного и искусственного освещения, чистоте рук, обращению с инструментами, положению пациента, перевязке ран и т. д. [1275]

Из этих и Других отрывков явствует, что в дни Гиппократа греческая медицина добилась крупных профессиональных и социальных успехов. Прежде греческие врачи переходили из города в город по зову необходимости, подобно своим современникам — софистам или проповедникам нашего времени. Теперь они осели на одном месте, открыли iatreia — «врачевальни», или медицинские кабинеты, — и пользовали больных как у себя в кабинетах, так и у них дома [1276]. Немало было и врачей-женщин, обычно занимавшихся болезнями своего пола; некоторые из них оставили авторитетные трактаты об уходе за кожей и волосами [1277]. Государство не проводило общественного освидетельствования будущих медиков, но требовало от них заверений в том, что они успешно практиковали или обучались под руководством признанного врача [1278]. Городские власти примирили общественную медицину с платной, нанимая докторов следить за здоровьем граждан и оказывать медицинскую помощь беднякам; лучшие из таких государственных врачей получали, подобно Демокеду, два таланта (2 000 долларов) в год [1279]. Разумеется, хватало и шарлатанов, а всезнающих любителей было, как во все времена, в избытке. Как везде и всегда, немалый урон профессии врача наносило занимавшееся ею бесчестное или некомпетентное меньшинство [1280]; и, подобно другим народам, греки мстили медицине за непредсказуемость, высмеивая ее почти столь же часто и не к месту, как и нелюбимый ими брак.

Гиппократ поднял это ремесло на новую высоту, подчеркивая важность врачебной этики. Он был не только практикующим врачом, но и учителем, и приписываемая ему знаменитая клятва была, возможно, предназначена для того, чтобы обеспечить преданность ученика своему наставнику [1281].

Клянусь Аполлоном-Целителем, Асклепием, Гигиеей, Панакеей и всеми богами и богинями, призывая их себе в свидетели, что по мере моих сил и способностей буду соблюдать эту клятву и этот договор. Клянусь почитать моего наставника в этом искусстве наравне с родителями; делиться с ним своими средствами к существованию; когда ему нужны деньги, делиться своими; считать его семью своими ближними и преподавать им это искусство, если они того желают, без платы и договора; передать правила, устное учение и всю другую науку моим собственным сыновьям, сыновьям моего учителя и ученикам по договору, которые примут клятву врача, но более никому. Я буду использовать лечение, чтобы помочь больным по мере моих сил и способностей, никогда не причиняя им ущерба или вреда. Я не стану готовить яд, если меня попросят, и не стану подсказывать этого. Равным образом я не дам женщине пессария, чтобы вызвать выкидыш. Но я буду блюсти чистоту и святость моей жизни и моего искусства. Я не буду использовать нож, пусть даже мои больные будут поистине из камня, но предоставлю это тем, кто в этом сведущ. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда, чтобы помочь больному, и буду воздерживаться от любого преднамеренного ущерба и вреда, особенно от жестокого обращения с телами мужчин или женщин, невольников или свободных. И что бы я ни увидел и ни услышал, занимаясь своим ремеслом, а также в частных беседах с людьми, если это не подлежит огласке, я никогда не стану этого разглашать, почитая подобные предметы святой тайной. И если я соблюду и не нарушу эту клятву, пусть навеки прославятся меж людьми моя жизнь и мое искусство; но если я преступлю и погрешу против нее, пусть случится со мной обратное [1282].

Врач, добавляет Гиппократ, должен подобающим образом ухаживать за внешностью, содержа тело в чистоте, а одежду в порядке. Он обязан сохранять мягкость, а его поведение внушать пациенту уверенность [1283]. Он обязан:

«Внимательно следить за собой и говорить только то, что совершенно необходимо… Войдя в комнату больного, помни о том, как полагается сидеть, о сдержанности, о своем платье, об убедительности тона, краткости речи, хладнокровии, врачебном такте, самообладании, подавлении беспокойства, готовности делать то, что надлежит сделать… Настоятельно прошу тебя не проявлять излишней черствости, но учитывать, насколько состоятелен твой пациент. Иногда оказывай свои услуги даром, и если будет возможность услужить чужеземцу, испытывающему денежные затруднения, помоги ему во всем. Ибо там, где есть любовь к человеку, есть любовь и к искусству [1284].

Если, вдобавок ко всему этому, врач изучает философию и занимается ею, он становится образцовым представителем своей профессии, потому что «врач, любящий мудрость, равен богу» [1285].

Греческая медицина не обнаруживает значительного прогресса по сравнению с медицинскими и хирургическими познаниями Египта, добытыми за тысячу лет до всевозможных отцов медицины; в вопросе специализации греки, видимо, уступают египтянам. С другой точки зрения, мы должны высоко ценить греков хотя бы за то, что вплоть до девятнадцатого века нашей эры их медицинская практика и теория не претерпели существенных улучшений. В общем, греческая наука продвинулась настолько, насколько это было возможно при отсутствии точных инструментов наблюдения и экспериментальных методов. Она бы пошла дальше, не вмешивайся в нее религия и не расхолаживай ее философия. Во времена, когда многие молодые афиняне с энтузиазмом предавались изучению астрономии и сравнительной анатомии, научный прогресс сдерживало обскурантистское законодательство и процессы над Анаксагором, Аспасией и Сократом; к тому же знаменитый «поворот» Сократа и софистов от внешнего к внутреннему миру, от физики к этике отвлек греческую мысль от проблем природы и эволюции, обратив ее к рассмотрению метафизических и нравственных вопросов. На столетие Греция подпала под обаяние философии, и все это время наука топталась на месте.