Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Разгневанный сенат послал против повстанцев войско под командованием Муммия и флот под командованием Метелла. Их совместные действия подавили всякое сопротивление, и в 146 году Муммий захватил цитадель Союза — Коринф. Для того ли, чтобы уничтожить коммерческого конкурента на востоке в тот же год, когда Сципион уничтожал Карфаген на западе, для того ли, чтобы преподать мятежной Греции урок, подобный фиванскому уроку Александра, богатый город купцов и гетер был предан огню, все мужчины казнены, а женщины и дети проданы в рабство. Муммий забрал в Италию все ценности, какие только смог увезти, включая и произведения искусства, которыми коринфяне украшали свой город и свои дома. Полибий рассказывает о том, как римские воины использовали всемирно известные картины в качестве досок для игры в шашки или в кости [2457]. Союз был распущен, а его вожди казнены. Греция и Македония были объединены в провинцию под управлением римского наместника. Беотия, Локрида, Коринф и Евбея были обложены ежегодной податью; Афины и Спарта были пощажены и получили разрешение сохранить собственные законы. Повсюду ставка делалась на партию собственности и порядка и налагался запрет на любую попытку объявить войну, совершить переворот или изменить государственное устройство. Беспокойные города обрели наконец мир.

Греческая цивилизация не погибла — ей было отпущено еще несколько веков жизни; умирая [2458], она завещала свое неоценимое наследие народам Европы и Ближнего Востока. Каждая эллинская колония вливала эликсир греческого искусства и мышления в культурную кровь континента: так было в Испании и Галлии, в Этрурии и Риме, в Египте и Палестине, в Сирии, Малой Азии и на побережье Черного моря. Александрия была перевалочным пунктом не только для товаров, но и для идей: из Музея и Библиотеки произведения и воззрения греческих поэтов, мистиков, философов и естествоиспытателей распространялись среди ученых и исследователей всех городов средиземноморского сообщества. Рим усвоил греческое наследие в его эллинистической форме: римские драматурги перелицовывали Менандра и Филемона, римские поэты подражали модам, размерам и темам александрийской литературы, изобразительное искусство подражало греческим художникам и греческим формам, римское право вобрало в себя конституции греческих городов, а позднейшая организация Римской империи строилась по образцу греко-восточных монархий — покоривший Грецию Рим был завоеван эллинизмом как раз тогда, когда Грецию покорял Восток. Каждое завоевание римской державы распространяло фермент эллинской цивилизации. Византийская империя обвенчала греческую и азиатскую культуры и передала некоторую долю греческого наследия Ближнему Востоку и славянскому северу. Сирийские христиане подхватили факел и вручили его арабам, которые пронесли его через всю Африку до Испании. Византийские, Мусульманские и еврейские ученые передали или перевели греческие шедевры для Италии, пробудив сначала философию схоластиков, а затем бурю Ренессанса. После этого второго рождения европейского разума дух Греции столь глубоко пропитал собой культуру нового времени, что «все цивилизованные народы во всем, что касается деятельности разума, являются на сегодняшний день колониями Эллады» [2459] [2460].

Если включать в наше греческое наследие не только то, что было открыто греками, но и то, что было усвоено ими от других культур и донесено до нас самыми разнообразными путями, мы обнаружим его присутствие почти во всех областях современной жизни. Наши ремесла, технология горного дела, начала инженерии, финансовые и торговые операции, организация труда, правительственное регулирование торговли и промышленности — все это принесено потоком истории через посредничество Рима из Греции. Наши демократии и наши диктатуры равным образом восходят к греческим прототипам; и хотя расширение государственных границ повлекло за собой развитие представительной системы, неизвестной Элладе, греческая история придала мощный импульс демократическим идеям о правительстве, ответственном перед подданными, о суде присяжных и о гражданских свободах мысли, слова, печати, собраний и совести. Именно эти черты отличают грека от уроженца Востока, именно они наделили его духовной независимостью и предприимчивостью, которые позволяют ему смеяться над восточным раболепством и косностью.

Наши школы и университеты, гимназии и стадионы, атлетика и Олимпийские игры берут свое начало в Греции. Евгеническая теория, концепции самодостаточности и самообладания, культ здоровья и естественного существования, языческий идеал открытого наслаждения всеми чувствами обрели свою историческую формулировку в Греции. Христианская теология и обрядность в значительной мере ведут свое начало от мистериальных религий Греции и Египта, от обрядов Элевсина, Орфея и Осириса; от греческих учений о сыне бога, умирающем за человечество и воскресающем из мертвых; от греческих религиозных шествий, церемониальных очищений, священных жертвоприношений и сакральной общей трапезы; от греческих представлений о преисподней, демонах, чистилище, индульгенциях и небесах; наконец, от стоических и неоплатонических теорий Логоса, творения мира и последнего мирового пожара. Даже наше суеверие во многом обязано греческим привидениям, ведьмам, проклятиям, знамениям и несчастливым дням. А кто способен понять английскую литературу или одну-единственную оду Китса без некоторого знакомства с греческой мифологией?

Наша литература едва ли могла бы существовать без греческой традиции. Через посредничество Кум и Рима из Греции к нам пришел алфавит; в нашем языке — россыпь греческих слов; наша наука выковала международный язык с помощью греческих терминов; наша грамматика и риторика, даже пунктуация и деление этой страницы на абзацы изобретены греками. Наши литературные жанры — лирическое стихотворение, ода, идиллия, роман, эссе, речь, биография, история и в первую очередь драма — восходят к грекам; почти все эти слова — греческие. Термины и формы новоевропейской драмы — трагедия, комедия и пантомима — греческие; и хотя Елизаветинская трагедия самобытна и неповторима, комическая драма почти не претерпела никаких изменений на пути от Менандра и Филемона к Плавту и Теренцию, Бену Джонсону и Мольбру. Греческая драма сама по себе — одна из драгоценнейших частей нашего наследия.

Ничто другое в Древней Греции не кажется нам более чуждым, чем ее музыка; и все же современная музыка (до ее возвращения к Африке и Востоку) — наследница средневековых напевов и плясок, имеющих отчасти греческое происхождение. Оратория и опера в некотором долгу перед греческой хоровой пляской и драмой, а теория музыки, насколько нам известно, впервые исследовалась и излагалась греками от Пифагора до Аристоксена. Менее всего зависит от Греции наша живопись, но в искусстве настенной росписи прослеживается прямая линия развития от Полиглота через Александрию и Помпеи, Джотто и Микеланджело вплоть до приковывающих взгляд фресок нашего времени. Формы и основные приемы современной скульптуры остаются греческими, ибо ни на одно другое искусство эллинский гений не наложил столь властного отпечатка. Мы только начинаем освобождаться от чар греческой архитектуры; в каждом городе Европы и Америки найдется какой-нибудь храм коммерции или финансов, чья форма или украшенный колоннами фасад вызывают в памяти святилища греческих богов. В греческом искусстве нам недостает внимания к характеру и изображения души, а ослепленность физической красотой и здоровьем не позволяет ему достичь зрелости мужественной скульптуры Египта или проникновенной живописи китайцев; однако уроки умеренности, чистоты и гармонии, воплощенные в скульптуре и архитектуре классической эпохи, — одно из драгоценнейших достояний человеческой расы.