Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Людей влекли в Эгеиду острова. Они были прекрасны; даже усталого морехода не могут не тронуть меняющиеся цвета этих тенистых холмов, которые, точно храмы, вздымаются над зеркальным морем. Сегодня на земле найдется не много пейзажей, прелестнее этих; плывя Эгейским морем, начинаешь понимать, почему люди, населявшие эти берега и острова, полюбили их чуть ли не больше жизни и, подобно Сократу, считали, что изгнание горше смерти. Но кроме того, наш мореход не без удовольствия отметит, что драгоценные камни этих островов рассыпаны повсюду, причем на столь коротких интервалах, что — двигаясь ли с востока на запад или с севера на юг — он никогда не удалится от земли более чем на сорок миль. И поскольку острова, как и материковые хребты, были горными вершинами сплошной некогда суши, которую постепенно затопило упрямое море [3] Evans, Sir Arthur, Palace of Minos, London, 1921f, 1, 20. , желанные пики всегда радовали взгляд наблюдателя, служа маяками кораблям, еще не знавшим компаса. Потоки воды и ветра были заодно, помогая моряку достичь его цели. Сильное центральное течение впадало в Эгейское море из Черного, а встречные течения устремлялись вдоль побережий на север; тем временем регулярно дувшие летом северо-восточные ветры-этесии помогали вернуться в родные южные порты кораблям, отправившимся в море Евксинское [4] Греки называли Средиземное море Но Pontos , Проход, или Путь, и эвфемистически окрестили Черное море Но Pontos Euxeinos — Гостеприимным морем — возможно, потому, что оно привечало корабли с юга встречными ветрами и течениями. Питавшие его широкие реки и частые туманы, которые сокращали его норму испарения, поддерживали Черное море на более высоком уровне, чем Средиземное, направляя мощное течение через узкий Боспор ( Oxford ) и Геллеспонт в Эгеиду. Мраморное море называлось Пропонтидой ( Propontis ), или Предморьем. за зерном, рыбой и шкурами. Туман был на Средиземном море редкостью, а постоянная солнечная погода так разнообразила прибрежные ветры, что почти в любой гавани с весны до осени утренний бриз выносил корабли в море, а вечерний приводил их обратно.

В этих благосклонных водах финикийцы и греки развивали искусство и науку мореплавания. Здесь они строили корабли в основном более крупные, быстрые и послушные, чем любые другие, бороздившие Средиземное море прежде. Постепенно, несмотря на пиратов и изнуряющую неопределенность, водные пути из Европы и Африки в Азию — через Кипр, Сидон и Тир или по Эгейскому и Черному морям — стали более дешевы, чем долгие сухопутные маршруты, трудные и опасные, которые играли столь большую роль в коммерции Египта и Ближнего Востока. Торговля ступила на новые дороги, умножила новые поселения и создала новое богатство. Египет, за ним Месопотамия, за ней Персия увядали; вдоль африканского побережья, в Сицилии и Испании выросли города империи финикийцев; и, словно напоенная влагой роза, распустилась Греция.

«Посреди виноцветного моря есть земля, называемая Критом, — прекрасная, богатая земля; там живет бессчетное множество мужей и расположено девяносто городов» [5] Гомер, «Одиссея», XIX, 172–177. . Когда Гомер пел эти строки, — возможно, в девятом веке до нашей эры [6] Все даты в настоящем томе — до нашей эры, если не оговорено особо или не очевидно, что речь идет о нашей эре. , — Греция, в отличие от поэта, почти забыла о том, что остров, даже тогда казавшийся ей столь цветущим, был некогда еще богаче, что его могучий флот господствовал на большей части Эгейского моря и контролировал часть материковой Греции и что на нем развилась, за тысячу лет до осады Трои, одна из самых художественно богатых цивилизаций в истории. Вероятно, говоря о Золотом веке, когда люди были более цивилизованны, а жизнь — более утонченна, чем в его смутное время, Гомер вспоминал именно об эгейской культуре, столь же древней для него, как и для нас.

Открытие этой утерянной цивилизации — одно из главных достижений современной археологии. Остров Крит, в двадцать раз больший, чем самый крупный из Кикладских островов, обладал приятным климатом, его поля приносили разнообразные плоды, а холмы были некогда покрыты густыми лесами; он занимал стратегически выгодную позицию — для торговли или войны — между Финикией и Италией, Египтом и Грецией. Аристотель подчеркивал преимущества этого положения, говоря, что «оно позволило Миносу подчинить своей власти Эгейское море» [7] Аристотель, «Политика», 1271b. . Однако предание о Миносе, принимавшееся как факт классическими авторами, было отвергнуто как легенда учеными Нового времени; и еще шестьдесят лет назад было принято полагать вместе с Гроутом, что история цивилизации в Эгеиде начинается с дорийского нашествия или с Олимпийских игр. Именно тогда, в 1878 году, некий критский торговец, носивший приличествующее случаю имя Минос Калокеринос, выкопал несколько странных «древностей» на склоне холма к югу от Кандии [8] Современная столица, официально переименованная в Ираклион (Гераклион). . Великий Шлиман, который незадолго до этого возродил Микены и Трою, посетил место находки в 1886 году, заявил о своей убежденности в том, что здесь под землей погребены развалины древнего Кносса, и вступил в переговоры с владельцем земли, чтобы немедленно приступить к раскопкам. Владелец, однако, принялся торговаться и пробовал было жульничать; Шлиман, который, прежде чем стать археологом, был купцом, гневно удалился, потеряв золотой шанс обогатить историю еще одной цивилизацией. Несколько лет спустя он скончался [9] Ludwig, Emil, Schliemann, Boston, 1931, 264–265; Glotz, G., Aegean Civilization, N.Y., 1925, 14; Cambridge Ancient History (далее САН), N.Y., 1924f, 1, 138. .

В 1893 году, британский археолог доктор Артур Эванс купил несколько молочно-белых камней у гречанок, носивших их как амулеты. Его заинтересовали процарапанные на них иероглифы, которые не мог прочесть ни один ученый. Выяснив, что это камни с Крита, он перебирается туда и обходит остров, собирая образцы того, что он считал древней критской письменностью. В 1895 году он купил часть, а в 1900 году — остаток земли, которую Шлиман и Французская школа в Афинах отождествили с Кноссом; за девять недель той весны, лихорадочно копая вместе со ста пятьюдесятью работниками, он извлек из-под земли драгоценнейшее сокровище современной исторической науки — дворец Миноса. Ничто, известное нам из античности, не может сравниться с громадностью этой изощренной постройки, по всей видимости, тождественной почти бесконечному Лабиринту, о котором так много говорят древнегреческие мифы о Миносе, Дедале, Тесее, Ариадне и Минотавре. В этих и других развалинах, словно бы в подтверждение прозрений Эванса, были обнаружены тысячи печатей и глиняных табличек с нанесенными на них значками вроде тех, что вывели ученого на след. Пожар, разрушивший Дворцы Кносса, сохранил эти таблички, чьи нерасшифрованные пиктограммы и рукописные значки по-прежнему скрывают в себе раннюю историю Эгеиды [10] В течение многих лет Эванс блестяще трудился в Кноссе, за свои открытия был удостоен звания рыцаря и в 1936 году закончил свой монументальный четырехтомный отчет The Palace of Minos. .