Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Церемония состояла из шествия, песнопений, жертвоприношения, молитвы и иногда священной трапезы. Иногда частью шествия выступали магия и маскарад, живые картины и драматические представления. В большинстве случаев основной ритуал подчинялся предписаниям обычая: каждое движение ритуала, каждое слово гимнов и молитв были занесены в книгу, священную для семьи или государства; крайне редко допускалось изменение малейшего звука, действия или ритма; бог мог не одобрить или не понять новшества. Живая речь менялась, обрядная — оставалась неизменной; со временем верующие перестали понимать используемые ими слова [680] Coulanges, 223. , но обаяние древности компенсировало отсутствие понимания. Нередко церемония переживала даже память о вызвавшей ее причине; тогда для ее объяснения изобретались новые мифы, ибо могли меняться мифы и верования, но не ритуал. Существеннейшей частью реей процедуры была музыка, так как без нее религия тягостна; музыка порождает религию в той же мере, в какой религия порождает музыку. Песнопения, исполнявшиеся в храме или во время процессий, положили начало поэзии и тем размерам, которые позднее увековечили грубость и сквернословие Архилоха, опрометчивую страстность Сафо и скандальные изыски Анакреонта.

Достигнув алтаря, располагавшегося обычно перед фасадом храма, верующие пытались жертвой и молитвой отвратить гнев или снискать милость своих богов. Как частные лица, они могли принести в дар любой предмет, имеющий какую-нибудь ценность: статуи, рельефы, мебель, оружие, котлы, треножники, одежды, керамику; если этими вещами не могли воспользоваться боги, то жрецы — наверняка. Войско иногда приносило в дар часть своих трофеев; так поступали во время своего отступления Десять Тысяч Ксенофонта [681] Ксенофонт, «Анабасис», V, 3.4. . Группа лиц могла принести в дар плоды полей, виноградников или деревьев, чаще животное, возбуждающее у бога аппетит, иногда — в случаях большой нужды — человека. Ради попутного ветра Агамемнон принес в жертву Ифигению; Ахилл заклал двенадцать троянских юношей у погребального костра Патрокла [682] «Илиада», XXI, 27; XXIII, 22, 175. ; дабы насытить Аполлона, человеческие жертвы сбрасывались с утесов Кипра и Левки; на Хиосе и Тенедосе людей умерщвляли в честь Диониса; говорят, что перед Саламинской битвой Фемистокл принес персидских пленников в жертву Дионису [683] Павсаний, IV, 9, VII, 19; САН, II, 621. ; спартанцы справляли праздник Артемиды Ортии, бичуя — иногда до смерти — юношей на алтаре богини [684] Павсаний, III, 16; Плутарх, «Ликург»; Nilsson, 94. ; в Аркадии Зевс принимал человеческие жертвы вплоть до второго века нашей эры [685] САН, II, 618; Grote, I, 111. ; когда в Массалии разразилась чума, одного из беднейших граждан откормили за общественный счет, нарядили в священные одежды, украсили священными ветвями и сбросили с утеса, молясь, чтобы он понес наказание за все грехи своего народа [686] Frazer, Sir J., Scapegoat, N.Y., 1935, 253; Harrison, 107. . Во время голода, моровой язвы или иных кризисов в Афинах был принят обычай приносить в жертву богам — была ли то ритуальная инсценировка или все совершалось по-настоящему — одного или нескольких козлов отпущения, дабы очистить город от скверны; схожий обряд — инсценированное или действительное человеческое жертвоприношение — ежегодно совершался на празднике Таргелий [687] В Афинах такие жертвы назывались pharmacoi ; первоначально это слово означало «колдун»; слово pharmakon означало «магическое заклинание или формула», затем «лекарство» (Harrison, 108.). Вопрос о том, умерщвлялись ли pharmakoi на самом деле, остается нерешенным; но едва ли можно сомневаться в том, что первоначально это жертвоприношение было настоящим (Murray, G., Epic, 12–13, 317; Harrison, 103.). [688] Аристофан, «Лягушки», 734, и схолии; Rohde, 296; Harrison, 103; Nilsson, 87; Frazer, Scapegoat, 253. . С течением времени обычай человеческого жертвоприношения был смягчен тем, что под него подпадали только приговоренные преступники, чьи эмоции были притуплены вином; в конце концов его заменило принесение в жертву животного. Когда в ночь накануне битвы при Левктрах (371 год до нашей эры) беотийскому полководцу Пелопиду привиделся сон, который, казалось, требовал человеческого жертвоприношения во имя победы, некоторые из его советников рекомендовали так и поступить, но другие решительно выступили против, говоря, «что такое варварское и нечестивое обязательство не способно угодить ни одному Высшему Существу; что во главе мира находятся не тифоны и гиганты, но общий отец богов и смертных; что нелепо воображать, будто некие божественные силы радуются закланию и принесению в жертву людей» [689] Плутарх, «Пелопид». .

Принесение в жертву животных явилось, таким образом, важным шагом в развитии цивилизации. Животными, на которых в Греции обрушился главный удар этого прогрессивного нововведения, были бык, овца и свинья. Перед каждой битвой враждующие армии совершали жертвоприношения, пропорциональные своей жажде победы; перед любым народным собранием в Афинах место заседания очищалось принесением в жертву свиньи. Однако народное благочестие давало слабину в ключевом моменте: богам отходили лишь смазанные жиром кости и немного мяса; остальное доставалось жрецам и верующим. В свое оправдание греки рассказывали о том, как в эпоху гигантов Прометей завернул съедобные части жертвенного животного в шкуру, а кости обмазал жиром, после чего предложил Зевсу выбирать. Зевс «обеими руками» ухватился за жир. Это правда, что Зевс разгневался, узнав об обмане, но он сделал свой выбор и вынужден навсегда с ним смириться [690] Гесиод, «Теогония», 557 сл. . Только при жертвоприношении хтоническим богам к божеству отходила вся жертва целиком: всесожжение полностью испепеляло приносимое в жертву животное; боги нижнего мира внушали куда больший страх, чем олимпийцы. После хтонического жертвоприношения никогда не устраивалась общая трапеза, так как бог мог поддаться искушению и присоединиться к пиру. Но после жертвоприношения олимпийцам верующие — не напуганные искуплением своей вины перед богом, но радующиеся приобщению к нему — поедали освященную жертву; они надеялись, что произнесенные над нею магические формулы напитали ее жизнью и силой бога, которые теперь мистически переходят в причастившихся к нему. Схожим образом жертва окроплялась вином, которое затем разливалось по чашам верующих, пивших, так сказать, с самими богами [691] «Одиссея», III, 338–341; САН, И, 626. . Представление о причащении божеству во время общей религиозной трапезы скрепляло сплоченность тиасов , или братств, в которые были объединены многие профессиональные и социальные группировки Афин [692] Famell, 237. .