Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Оглядываясь на пеструю цивилизацию, чьи высшие свершения были бегло очерчены на предшествующих страницах, начинаешь понимать, за что сражались у Марафона греки. Эгеида подобна улью, в котором снуют деятельные, задиристые, чуткие, изобретательные греки, упорно утверждающиеся в каждом порту, поднимающие свою экономику от земледелия к промышленности и торговле, созидающие уже великую литературу, философию и искусство. Поразительно, сколь быстро и широко проявилась зрелость этой новой культуры, в шестом веке заложившей все основания для достижений пятого. В известных отношениях эта цивилизация была более изысканной, нежели цивилизация века Перикла: она превосходила последнюю в области эпоса и лирической поэзии, оживлялась и украшалась большей свободой и умственной деятельностью женщин, в некоторых смыслах Обладала лучшей формой правления, чем позднейшая, более демократическая эпоха. Однако она заложила фундамент даже демократии; к концу шестого столетия диктатуры достаточно приучили Грецию к порядку, чтобы стала возможной греческая свобода.

Реализация самоуправления была чем-то неслыханным в мире; жить без царей не отваживалось прежде ни одно великое общество. Из этого горделивого сознания независимости — индивидуальной и групповой — возник могучий стимул для всех греческих начинаний; это свобода вдохновляла греков на невероятные свершения в искусстве и литературе, науке и философии. Нельзя отрицать того, что большая часть греческого народа — тогда, как и всегда, — питала страсть к суевериям, таинствам и мифам; людям потребно утешение. Несмотря на это греческая жизнь приобрела беспрецедентно светский характер: политика, право, литература и умозрение мало-помалу отделились и освободились от власти религии. Философия приступила к созданию натуралистической концепции мира и человека, тела и души. Наука, почти неизвестная прежде, выступила со своими первыми дерзкими формулировками; были установлены начала Евклида; ясность, четкость и честность мысли стали идеалом спасительного меньшинства человечества. Героическое усилие плоти и духа спасло эти достижения и порожденные ими надежды от мертвящей длани восточного деспотизма и мрака мистерий, завоевав для европейской цивилизации мучительную привилегию свободы.

« Вцарствование Дария, Ксеркса и Артаксеркса, — писал Геродот, — Греция претерпела больше бедствий, чем за двадцать предшествующих поколений» [834]. Греческому народу пришлось расплачиваться за свою экспансию; распространившись повсюду, он был обречен рано или поздно прийти в столкновение с какой-нибудь крупной державой. Используя море как столбовую дорогу, эллины проложили торговый маршрут, протянувшийся от восточного побережья Испании до самых отдаленных портов на Черном море. Этот европейский водный путь (греко-италийско-сицилийский) все больше и больше конкурировал с восточным сухопутноводным маршрутом (индо-персидско-финикийским); в результате возникло длительное и ожесточенное противостояние, которое — если учитывать все человеческие прецеденты — вело к неизбежной войне, причем сражения при Ладе, Марафоне, Платеях, Гимере, Микале, Евримедонте, Гранике, Иссе, Арбелах, Каннах и Заме были в ней просто эпизодами. Европейская система победила восточную отчасти потому, что водные перевозки дешевле наземных, отчасти в силу некоего закона истории, по которому крепкий, воинственный север покоряет беспечный, творчески одаренный юг.

В 512 году Дарий I, царь Персии, переправился через Боспор, вторгся в Скифию и, двигаясь на север, покорил Фракию и Македонию. Он возвратился в царство, вобравшее в себя Персию, Афганистан, Северную Индию, Туркестан, Месопотамию, Северную Аравию, Египет, Кипр, Палестину, Сирию, Малую Азию, Восточную Эгеиду, Фракию и Македонию; величайшая империя, когда-либо виденная миром, раскинулась так широко, что поглотила и пробудила своего будущего захватчика. Вне этой огромной административной и коммерческой системы оставалась только одна значительная страна, и ею была Греция. До 510 года Дарий вряд ли слышал о землях за Ионией. «Афиняне? — спросил он. — Но кто это?» [835]Около 506 года низложенный афинский диктатор Гиппий бежал к персидскому сатрапу в Сарды, прося помочь ему вернуться к власти, и в случае успеха обещал удерживать Аттику под властью Персии.

К этому искушению в 500 году присоединилась своевременная провокация. Греческие города Малой Азии, входившие в персидскую державу на протяжении полувека, неожиданно свергли сатрапов и провозгласили независимость. Аристагор Милетский отправился заручиться поддержкой Спарты, но безуспешно; он явился в Афины, метрополию многих ионийских городов, где выступил так хорошо, что афиняне направили двадцать кораблей на подмогу восставшим. Тем временем ионийцы действовали с хаотичной энергией, свойственной грекам; каждый мятежный город собрал собственное войско, но держал его под отдельным командованием, а милетская армия, ведомая скорее отвагой, чем мудростью, предприняла поход на Сарды и сожгла этот великий город. Ионийский союз организовал объединенный флот, но самосцы пришли к тайному соглашению с персидским сатрапом, и когда в 494 году персидский флот столкнулся с ионийскими кораблями у Лады в одном из крупнейших сражений мировой истории, пятьдесят самосских кораблей отплыли без боя, и многие последовали их примеру [836]. Ионийцы потерпели сокрушительный разгром, а их цивилизации так и не удалось полностью оправиться от этой физической и духовной катастрофы. Персы осадили и захватили Милет, перебили мужчин, обратили в рабство женщин и детей и подвергли город такому разорению, что Милет навсегда утратил свое былое значение. Власть Персии была восстановлена по всей Ионии, и Дарий, разгневанный афинским вмешательством, решил завоевать Грецию. В результате великодушной помощи своим дочерним городам маленькие Афины сошлись лицом к лицу с империей, буквально в сто раз превосходивей своими размерами Аттику.

В 491 году персидский флот из шестисот кораблей под командованием Датиса, отплыв от Самоса, пересек Эгеиду, по пути покорил Киклады и достиг побережья Евбеи, на котором высадилось 200 000 воинов. Евбея сдалась после недолгой борьбы, и, переправившись через пролив, персы оказались в Аттике. По рекомендации Гиппия, они разбили свой лагерь под Марафоном, так как на этой равнине было где развернуться коннице, в которой персы имели подавляющее превосходство над греками [837].

Вся Греция пришла от этой вести в смятение. Персидское оружие прежде не знало поражений, натиск империи был до сих пор неостановим; как мог столь слабый, разобщенный и непривычный к единству народ сдержать эту волну восточного нашествия? Государства Северной Греции не желали сопротивляться чудовищной силе захватчиков; Спарта, колеблясь, готовила войска, но из-за суеверия отложила их выступление; маленькие Платеи действовали быстро и спешным маршем направили значительную часть своих граждан к Марафону. В Афинах Мильтиад освободил и поставил в строй рабов и вольноотпущенников и провел афинское войско через горы на поле битвы. Когда враждебные армии встретились, греки насчитывали в своих рядах около Двадцати тысяч бойцов, персы, вероятно, — сто тысяч [838]. Персы были отважны, но они привыкли к единоборству и не были подготовлены к массированной обороне и атаке греков. С мужеством греки соединили дисциплину; хотя они и допустили глупость, разделив командование среди десяти полководцев, каждый из которых обладал верховной властью на протяжении одного дня, их спас пример Аристида, уступившего свое главенство Мильтиаду [839]. Благодаря решительной стратегии этого прямолинейного воина небольшой греческий отряд наголову разбил персидские полчища; то была не только одна из решающих битв, но и одна из самых невероятных побед в истории. Если верить греческому свидетельству, при Марафоне пало 6400 персов и всего 192 грека. Когда битва закончилась, прибыли спартанцы: они пожалели о собственном опоздании и воздали хвалу победителям.