Станислав Чернявский - Алексей Комнин - спаситель Византийской империи

И все же армяне выстояли, когда все вокруг рушилось. Они смогли продержаться страшное десятилетие от падения Филарета до прихода крестоносцев.

Самые бурные события развернулись в Эдессе. Скоро мы увидим, что крестоносцы, когда дойдут туда, застанут правителем города князя Тороса. Между тем мы оставили в Эдессе турецкого эмира Кучлука. Как же вышло, что власть снова вернули армяне? Расскажем об этом в нескольких словах.

Шесть лет Эдесса находилась под управлением турок. Но в 1092 году скончался Мелик-шах. В роду Сельджуков сразу началась грызня. После недолгой распри верховным султаном стал сын Мелик-шаха — Берк-Ярук. Сирийский правитель Тутуш выступил против него как старший в роде. На его сторону перешли турецкие эмиры Сирии и Месопотамии. В частности, ему присягнул Бузан — победитель Эдессы. А вместе с ним — и его подчиненный Кучлук. Из других известных полководцев на сторону Тутуша перешли Ак-Сонкур и Кербуга. Пострадали от этого последние Укайлиды. Тутуш отобрал земли у этой арабской династии и отдал их своему соплеменнику — туркмену Ак-Сонкуру. Тот водворился в Мосуле.

Это возмутило недавних союзников Тутуша — Бузана, Кучлука и Кербугу. Они сами рассчитывали получить Мосул. Эмиры взбунтовались. Тутуш разгромил восставших. Кучлук погиб. Бузану отрубили голову и насадили на копье в назидание всем, кто остался в живых. Кербугу заточили в городе Химсе.

Тутуш вернул Эдессе автономию, а во главе города поставил знакомого нам армянского полководца Тороса. Торос давно был в отставке, жил в Эдессе как частное лицо. Почему он вдруг занял высокую должность? Кто-то должен был вспомнить о нем, замолвить слово Тутушу, повлиять. Это могли сделать армянские купцы.

Видимо, последовательность событий выглядела так. После взятия города Тутуш восстановил институт ишханов. Их по-прежнему было двенадцать. Но республиканская форма правления была для Востока чересчур экзотична. Тогда-то и вспомнили про Тороса. У него был опыт управления, была слава соратника Филарета Врахамия. Это означало, что за ним пойдут воины. А город нужно было охранять.

Торос, действительно, собрал армянскую дружину и утвердился в Эдессе. Но относительное равновесие продержалось всего несколько месяцев. Тутуш отправился походом в Иран, чтобы добыть престол шаханшаха сельджуков. Однако султана ждала неудача. Тутуш проиграл сражение Берк-Яруку, был предан своими эмирами и погиб. Для Эдессы это означало, что нужно искать новых хозяев.

В Халебе воцарился сын Тутуша — эмир Ридван (1095–1113). Дамаск унаследовал другой сын — Дукак. То есть Сирийский султанат распался на два эмирата — северный и южный, но оба эмирата оказались слишком сильны для того, чтобы армяне могли с ними бороться.

Выиграл от этой смуты один Кербуга. Он освободился из заточения, поступил на службу султану Берк-Яруку и стал крупным полководцем. Мы еще встретим его на полях сражений против крестоносцев.

…Правитель Халеба немедля затребовал дань, которую эдесситы платили его отцу. Торос согласился. Но тут возник еще один претендент на эдесские деньги: эмир Самосаты Балдук. Этот мелкий турецкий разбойник угрозами принудил выдать ему в заложники большое число сыновей знатных граждан и потребовал дань за то, чтобы купцы безопасно ездили по дорогам. Торговля становилась невыгодной. Ишханы могли бы выплачивать дань какой-то одной стороне: Ридвану или Балдуку. Но оба эмира совершенно не хотели ссориться между собой. Они просто вытрясали деньги из эдесских купцов. Торос со своей дружиной тоже ничего не мог сделать. Его воинов-армян хватало на то, чтобы поддерживать порядок в городе, но для серьезной войны солдат было мало. Любопытно, что армянским купцам даже не приходило в голову нанять армию, вместо того чтобы платить дань. Вероятно, нанимать было некого. Может быть, таким наемником как раз и являлся Балдук? Он преспокойно взял деньги, но не думал воевать за интересы эдесских торгашей. Город был на пороге обнищания и гибели. Не лучше обстояла ситуация в других армянских княжествах. И вдруг прошел слух: с запада в горы Тавра идет большое христианское войско. Разбитые и униженные армяне даже не знали, можно ли этому верить. Но слухи не обманули. Армия крестоносцев вошла в Киликию.

Поход рыцарей напоминал позднейшие предприятия конкистадоров. Они точно также несли свет «истинного креста», изумлялись диковинкам, общались с дикарями (европейцы считали дикарями всех, кроме себя), грабили местность и продвигались вперед. Разница была в идеологическом оправдании агрессии. В XI столетии крестоносцев обуревала жажда освободить Гроб Господень. В XVI веке размах был уже гораздо шире. Испанцы захватывали новые земли, чтобы покончить с «бесчеловечными режимами» ацтеков и инков и крестить краснокожих.

Серьезные люди, руководившие Крестовыми походами, преследовали вполне прагматичные цели: проложить торговые пути на Восток и прибрать к рукам оптовую торговлю пряностями, захватить новые земли, приобрести новых подданных. Разграбленные города и сломанные судьбы выносились за рамки исторических сочинений. Двойная мораль при описании политических событий торжествовала всегда и везде.

В авангарде крестоносного войска шел Танкред. Он подступил к стенам Тарса — крупного киликийского города, населенного греками и армянами. В свое время Таре был захвачен султаном Сулейманом I. Пролетело десятилетие, и настала пора уступить место другим хозяевам.

По свидетельству Альберта Аахенского, какой-то армянин из войска крестоносцев вступил в переговоры со своими соплеменниками в Тарсе, убеждая их капитулировать. Возможно, этот армянин — не кто иной, как наш знакомец Баграт (брат Гох Басила), окопавшийся в лагере крестоносцев. То, что он служил Бодуэну Брабанту, ничего не значило. Он мог временно перейти к Танкреду и договориться с жителями Тарса.

«Но жители, — говорит Альберт, — устрашенные присутствием и бдительностью турок, не торопились исполнить предложение армянина». Танкред опустошил морское побережье по соседству с городом, захватил добычу «и, воротившись, раскинул палатки вокруг стен». Во время рейда он запасся продовольствием для долгой осады. Упускать крупный приморский город алчный норманн совершенно не желал. Но и жертвовать людьми не хотел.

Танкред начал давить на психику турок. Он сообщил, что следом идет Боэмунд с сильной армией. И объявил, что не прекратит осаду до тех пор, пока не завладеет городом и всеми жителями, «как то случилось в Никее». Но если защитники покорятся и откроют ворота, то будут пощажены. Даже получат подарки и право владения Тарсом и соседними крепостями. «Увлеченные этими обещаниями, может быть, уже слишком широкими, турки дали слово Танкреду выдать город, с условием, что они не подвергнутся ни малейшей опасности и не испытают никакого насилия от войск, которые могли бы явиться после него, прежде нежели городи крепость будут сданы Боэмунду», — пишет Альберт.