Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

В белорусском семейном праве долго существовали следы тех отношений, которые известны нам по Кишпоркскому договору: например, выдана судом жены и сына «в виде судебного залога за долг мужа и отца» [1413] М. Ф. Владимирский-Буданов-4, стр. 18. Аналогичные явления эволюции патриархально-общинной организации наблюдались на русском Севере XIV–XV вв. См. Л. В. Данилова-1 стр. 264–275. ; таким образом, некогда существовало развитое право отца на заклад сыновей, а матери — дочерей: «отец — сына, мать — дочьку может запродати» [1414] М. Ф. Владимирский-Буданов-4, стр. 32. ; в документах, относящихся к Черной Руси, в которых идет речь о покупке земли крестьянами, отмечается, что акт покупки составлялся от имени всей семьи, но в нем не участвовал тот, кто был «в отделе от отца на своем хлебе» [1415] М. Ф. Владимирский-Буданов-6, стр. 60–61. ; аналогию этому видим в ст. 16 и 53 Помезанской Правды [1416] В. Т. Пашуто-4, стр. 42. .

В том же Полесье в Пинской земле прослеживаются остатки совладения дворищ и деления земля на жребии [1417] М. Ф. Владимирский-Буданов-5, стр. 377–378. . Неудивительно поэтому, что, например, в Подляшье применялось и само прусское право : в описании господарских имений Гонязского, Райгородского и других упоминаются тяглые люди и сказано, что «там плат маеть быти и служба с тых люди Пруским обычаем» [1418] Археографический сборник документов, относящихся к Северо-Западной Руси, т. I, стр. 31. .

Ясно, следовательно, что нет оснований отрицать существование сельской общины в Литве; неправильно писать и о «борьбе» русского «общинного порядка» с «военно-феодальным строем Литовского государства» [1419] В. Б. Антонович-1, стр. 138. . В свое время общинный строй был и там и здесь [1420] Ср. Н. Lowmiański-2, t. II, str. 137. . К моменту включения белорусских земель в состав Литвы в них господствовал развитый феодализм, что, как видим, сочеталось с использованием общинных институтов, существующих в модифицированном виде с глубокой древности.

На материалах прусской истории (в частности, Кишпоркского договора) мы могли убедиться, что основу свободы и благосостояния пруссов уже составляла частная собственность прежде всего на недвижимость (а также и движимость) с правом наследовать, завещать, продавать, т. е., иначе говоря, основу свободы составлял аллод [1421] См. часть I, § 2, стр. 99–102. . Это и понятно, прусские и литовские земли дольше других в Европе сохраняли догосударственное общественное устройство, и поэтому общинная собственность успела здесь развиться в полноценный аллод [1422] Зрелость аллода предопределила бурный процесс становления крупной земельной собственности, острую борьбу в рядах собственников в ходе формирования государственного строя. . Такое развитие аллода, в свою очередь, возможно лишь при парцеллярном хозяйстве.

Спрашивается, можно ли установить, какая форма собственности предшествовала ему. Литовские данные так далеко вглубь не идут, но на прусском материале — можно. Это, как явствует из драгоценного известия Галла-Анонима, были « наследственные жребии » [1423] См. часть I, § 2, стр. 88. . Наследственные жребии — хорошо известное в общественной истории явление. Как свидетельствует история германской, византийской, русской общины, они возникают вследствие постепенного упадка коллективной общинной собственности на пахотную землю при сохранении общинных лесов, лугов, пустошей и т. п. Таким образом, мы приближаемся к источнику, породившему прусских, а также и идентичных им литовских нобилей.

Их породило то, что отдельные общинники-земледельцы по мере совершенствования орудий производства и навыков к труду (а это обстоятельство бесспорно устанавливает археология [1424] См. часть III, раздел первый, § 1. ), а значит и производительности труда, и по мере разрастания бывших в частной собственности их семейств домашних имуществ (дом и двор, судя по Помезанской Правде, уже давно составляли частную собственность земледельца [1425] Помезанская Правда, ст. 44, 36 и др.; В. Т. Пашуто-4, стр. 32 и сл. ), в условиях парцеллярной обработки земли, частного присвоения се плодов, — обрели способность содержать дополнительную рабочую силу, а сама эта рабочая сила могла производить теперь больше, чем требовалось для простого поддержания ее.

Вот почему парцеллярное хозяйство — источник частного присвоения, создающий почву для сосредоточения движимого имущества — орудий труда, скота, денег, а иногда даже несвободных людей в руках свободного земледельца. Постепенно, по требованию все большего числа земледельцев, общинное владение пахотной землей сменялось отдельной долевой собственностью (наследственными жребиями), которая, раз полученная по жребию, постепенно попадала сперва в наследственное владение, а затем — в частную собственность отдельных семой. Это было прогрессом, ибо частная собственность в сравнении с патриархально-общинной открывала больший простор личной инициативе земледельцев.

Но при этом лишенные поддержки общины, они вследствие неравенства семей, качества земли и труда, стихийных бедствий, неурожая и т. п. причин легко подвергались опасности утратить свое первоначальное полноправное имущественное и общественное положение. В таком случае они должны были искать помощи у других более удачливых соседей. В условиях, когда земля и другое имущество свободно продается, завещается, наследуется, т. е. отчуждается (чему пример Кишпоркский договор), это неизбежно ведет к обогащению одних и обеднению других, к той самой имущественной дифференциации, которую нам рисует археология на материале первых веков II тыс. и которая непрерывно «воспроизводится» в истории общины всего средневековья (см., например, статьи Помезанской Правды о продаже наследства, о купле-продаже имуществ [1426] В. Т. Пашуто-4, стр. 62 и сл. ).

Как только один свободный земледелец экономически усиливался настолько, что присваивал себе не только орудия труда, скот, но и участок земли нескольких соседей и начинал извлекать за счет их труда прибавочный продукт, — происходила трансформация этого в прошлом трудящегося земледельца в нобиля — будущего феодала, а работающих на него соседей — в зависимых людей, будущих несвободных крестьян. Рассмотренные выше прусские акты отражают лишь один из вариантов этого процесса, который имел многообразнейшие оттенки, но по всей Литве и Пруссии он породил принципиально одно и то же: лично свободную знать и лично зависимых крестьян; крестьяне, еще сохранявшие аллод, занимали промежуточное положение с тем, чтобы их меньшинство было уже государственной властью поднято до нобилей, а подавляющее большинство постепенно попало в число лично зависимых от частного и государственного владельца крестьян. Так возникал главный признак феодальной собственности — монополия на землю формирующегося класса феодалов.