Владимир Пашуто - Образование Литовского государства

Говоря о последнем этапе общинного строя в Литве , я не буду пересказывать содержание ранее выполненного исследования о Помезанской Правде, а отослав к нему читателя, позволю себе привести здесь лишь главные выводы.

Основная часть прусского крестьянства находится в феодальной зависимости, успевшей отразиться в нормах собственно «крестьянского права»; Правда регулирует жизнь лично свободных пруссов — крестьян и некрестьян; крестьянство организовано в сельские общины; патриархальная домашняя община уходит в прошлое под напором новых общественных отношений, настоящее и будущее принадлежит индивидуальной семье; закабаление крестьян продолжает усиливаться и выражается в появлении таких категорий зависимых людей, как огородники, холопы, слуги; верхушку местного прусского общества составляет землевладельческая знать — нобили; немецкие феодалы, захватившие Пруссию, являются основной частью господствующего сословия [1394] В. Т. Пашуто-4, стр. 55. . Содержание прусского права — не новость.

Сопоставление статей Правды с рассмотренным выше Кишпоркским договором 1249 г. и жалованными грамотами Ордена прусским и литовским нобилям обнаруживает, что нобили — это, в основном, мелкие вотчинники, сравнительно недавно поднявшиеся из среды общинников-землевладельцев; часть их еще сама ходит за плугом [1395] См. часть I, § 2 и 4. , у других едва успели сойти мозоли с рук.

Приводимые ниже свидетельства об эволюции общины в коренной Литве еще более укрепляют нас в том мнении, что Помезанская Правда не зря привлекла внимание орденской администрации: она была вполне подходящим кодексом для регулирования правовых отношений в среде лично свободных жемайтов. Литовская община имеет длительную историю. Более поздние этапы развития сельской общины тщательно разработаны Д. Л. Похилевичем [1396] Д. Л. Похилевич-1, стр. 103 и сл.; Д. Л. Похилевич-3, стр. 161–162. .

Патриархально-общинные порядки тоже не прошли бесследно; их остатки могут быть выявлены и в коренной Литве и на подвластной ей белорусской земле. Уже археология отмечает первичность коллективных форм погребения: переход к индивидуальным (двойным) захоронениям говорит о постепенном возобладании индивидуальной семьи над патриархальной домашней общиной [1397] R. Volkaite-Kulikauskiene-1, р. 135; Р. Кulikauskas-1, p. 315; X. A. Mооpа-2, стр. 15. .

Литовцы, как свидетельствуют немецкие хроники, знали обычай побратимства — присягой, пожатием руки, пролитием крови [1398] LR, w. 4616–4620; cp. Д. К. Зеленин-1, стр. 49–50. . Упомянутое хроникой самоубийство 50 жен погибших литовцев — тоже яркий пережиток патриархальных отношений [1399] ГЛ, IX, 5. . Широко отразил патриархально-общинную старину фольклор, согласно которому все парни одной и той же деревни — братцы ( broleliai ), девушки — сестрички ( soseles ), поэтому брак в пределах деревни не заключается; зато парень из чужой деревни — bernelis (гость, жених) [1400] S. Śimkus-1, p. 7. . Знали литовцы и свадьбу с похищением и с куплей [1401] I. Вaldźius-1, p. 127. .

В источниках сохранились свидетельства о таком ярком общинном институте, как гонение следа и коллективная ответственность [1402] J. Jurginis-1, p. 63. ; остатки этого «древнего обычая» отражены еще и в Литовском статуте 1588 г. [1403] Литовский статут 1588 г., XI, 26, cp. XIV, 9; см. И. Лаппо-2, т. II, стр. 408–409, 487. , тогда как Помезанская Правда раньше отменила этот институт на земле пруссов [1404] Помезанская Правда, ст. 26; В. Т. Пашуто-4, стр. 40, 125. .

Другой пережиток — это копвый суд, отмирающий, судя по статутам 1529 и 1566 гг., и возрожденный государственной властью в статуте 1588 г. [1405] J. Jurginis-1, p. 63; Литовский статут 1588 г., XIV, 9.

Устойчивость этих пережитков коренится в том, что патриархальная домашняя община, возникнув как часть рода, пережила свой расцвет накануне перехода к феодализму, а затем, основываясь на частной собственности, сохранилась и при нем наряду с индивидуальной семьей в составе сельских общин (это ясно видно и из Помезанской Правды).

К. Яблонские, прослеживая на обширном актовом материале более позднего времени взаимоотношение и развитие социально-экономической терминологии, сделал весьма ценные наблюдения над тем, как древние институты свободных общин модифицировались в феодальные повинности. Например, в Литве с глубокой древности существовал обычай устанавливать дружбу через пчел: если кто-либо дарил другому пчелиный рой, то получивший подарок становился не только совладельцем пчел, получая право на половину меда, но они оба делались друзьями. В актах это выражено словами baciul, bitnik и другими и, соответственно, в белорусском канцелярском языке — сябровство пчел, пчелы наполу или пчолник [1406] К. Jablоnskis-2, SS. 273–274. Об одаривании как древнейшей форме обмена см. М. О. Косвен-3, стр. 126–127. .

Еще в XVI в. это пчельное побратимство было независима от подданства, но постепенно и оно выродилось в одну из форм зависимости от господ. То же происходило и на земле пруссов, где выражение «половина меда — но обычаю страны» было использовано Орденом при оформлении соглашений с пруссами в качестве юридического предлога для захвата земель и доходов [1407] Отголоски обычая побратимства пчел находим в рассказе «Бичюляй» (1900 г.) известной прогрессивной писательницы Жемайте (Юлии Жимантене). См. Жемайте. Избранное. М., 1947, стр. 269–281. .

Подобным же образом возникала и такая феодальная повинность, как толока. Сперва это была свободная взаимопомощь в работе соседей, затем — не обязательная помощь господину, причем работников угощали на поле. Постепенно исчез и элемент добровольности и угощения, а термин остался жить, обозначая форму феодальной повинности; в источниках XVII в. это уже — гвалт (лит. tramt и pavarymas ), т. е. принудительная работа [1408] К. Jаblоnskis-2, S. 274. .

Примечательно, что этимология слова господин — viespat(i)s как бы указывает на то, что он поднялся из веси, встав над ней [1409] E. Frаenкеl-1, S. 66. .

Остатки патриархальных отношений существовали и на белорусских землях, подвластных Литве, притом они обнаруживают поразительное сходство с тем, что мы видим в прусской Помезанской Правде. Например, в Полесье в конце XIV в. известны категории крестьян-данников, тяглых, живших на «волынском» праве в селах ( wieś, villa ), состоящих из 10–12 дворищ. В дворище находился «человек со своим племенем»; по мере роста семьи ее члены продолжали «жить за одними воротами», даже когда предпочитали «есть разный хлеб» — так, не разрывая дворищной связи, семья распадалась на дымы [1410] A. Ефименкo-1, стр. 102. . Это аналогично тому, что было у пруссов [1411] В. T. Пашуто-4, стр. 41. . Этот процесс начался еще на заре имущественного и классового расслоения и, как видим, продолжался в ряде мест уже под властью государства. Община приспособилась к государству, и местные волости «разметывали» через «старцев» медовую и грошевую дань на дворища [1412] А. Ефименкo-1, стр. 111. . Не исключено, что часть «старцев» входила в состав мелкого феодального люда.