Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Большинство немецких историков XIX в. вне зависимости от конфессиональных симпатий следовало национально-государственной концепции Л. Ранке. Боннский историк, католик Мориц Риттер в своем, ставшем классическим, трехтомном исследовании «История Германии в эпоху Контрреформации и Тридцати летней войны» (1889–1908) подверг несравненно более тщательному исследованию вторую половину XVI в., но едва ли существенно изменил общий взгляд Л. Ранке на характер эпохи. Католические симпатии М. Риттера временами проглядывают в его повествовании, читаются между строк. Но громада фактического материала, по части сюжетов впервые введенная тогда в научный оборот, не позволяет обмануться в авторской концепции: все главное, что имело судьбоносное значение для Германии, уже свершилось до Аугсбургского мира. Князья и императоры второй половины века лишь боролись за коррективы аугсбургских решений. Медленно тлевший костер противостояния в конце концов взвился всепожирающим пламенем войны. Виновниками катастрофы были и непреклонные в своем желании полного триумфа протестантские государи, и их католические оппоненты, с воинственным пылом настаивавшие на буквальном соблюдении статей 1555 г. Вестфальский мир подвел черту под национальным унижением немцев и ужасающим разорением Германии, но в совокупности годы и Контрреформации, и Тридцатилетней войны выступали лишь придатком главного сюжета — самой Реформации, перевернувшей средневековый мир. Сложные социальные процессы, протекавшие в недрах Империи в конце реформационного века и далеко не всегда носившие разрушительный для имперских структур потенциал, не рассматривались самостоятельными явлениями, их природа не подвергалась внимательному анализу. Из общественной гущи выхватывались лишь линии церковно-политического противостояния на уровне сословной верхушки (князья), привязанные к 1517 г. и рассмотренные лишь в линейной перспективе.

Историки же нацистской Германии довели до абсолюта национально-государственную концепцию предшественников. Написанные в 1930-е гг. работы стали своего рода последним опытом националистического и «спиритуального» толкования Реформации и Тридцатилетней войны. В них выстраивалась линия преемственности «от Лютера к Гитлеру», ступенчато восходившая к венцу творения арийского духа — Третьей Империи. В Лютере нацисты видели не только воплощение духовных традиций арийского мира, но и созидателя, заложившего основы новой, современной немецкой государственности. В нем и в его последователях, религиозных наставниках и протестантских князьях XVI–XVII вв., усматривали борцов с миром погибающей реакции, выступавшей под знаменем католицизма.

Естественно, что и хронология соответствовала общему протестантскому взгляду на характер эпохи. До середины XIX в. мы прослеживаем лишь весьма бледную стратификацию отдельных фаз в полуторавековом отрезке от выступления Лютера до Вестфальского мира. Исключение составляло лишь время до кончины реформатора и заключения религиозного мира 1555 г. Со времен Л. Ф. Зекендорфа этот отрезок именовался собственно Реформацией, что соответствовало и протестантской и католической традиции, видевшей в ней главным образом церковные изменения, решительно повлиявшие на последующую историю христианского мира. Для эпохи после 1555 г. не находилось ясных определений. Вторая половина XVI в. словно стиралась в историческом сознании, а историки времен Просвещения нередко вообще без пространных комментариев переходили от 1555 г. сразу к кануну Тридцатилетней войны, как, например, Фридрих Шиллер в своей знаменитой «Истории Тридцатилетней войны».

Л. Ранке выступил в роли первого крупного концептуалиста, разделившего полтора столетия на три большие фазы, сообразуясь со своим видением событий. Его «История Реформации» посвящалась главным образом собственно реформационному движению до середины XVI в. Весь этот полувековой отрезок выделялся в отдельный этап, что, впрочем, пусть и с национально-государственным акцентом, соответствовало старой протестантской историко-богословской версии. Все же последующее время вплоть до Вестфальского мира историк разделил на фазу Контрреформации и собственно эпоху Тридцатилетней войны . Л. Ранке не был первым, кто ввел в оборот само понятие «католическая Контрреформация». Впервые его сформулировал профессор права Геттингенского университета Иоганн Пюттер в конце XVIII в., причем имея в виду лишь узко правовой контекст. С точки зрения И. Пюттера, «Контрреформация» означала реализацию права католических князей Империи на реституцию старой веры и церковных учреждений согласно статьям Аугсбургского мира в противовес «jus reformandi» евангелических чинов. Л. Ранке резко изменил смысл этого понятия в свойственном ему политическом духе. Он распространил его значение на сферу «политических» отношений между католической имперской элитой и протестантским миром. Под «Контрреформацией» он подразумевал именно политическую борьбу католических сил с протестантизмом, борьбу общественной реакции с прогрессивными достижениями лютеранского движения. Неизбежным следствием стала и соответствующая характеристика всех трех фаз: под этапом Реформации подразумевались рождение и становление протестантизма в Германии, и эта фаза ограничивалась Аугсбургским религиозным соглашением 1555 г., означавшим легитимацию протестантских сил Империи; под Контрреформацией — борьба вновь реорганизованного тридентского католицизма с протестантским лагерем прежде всего в военно-политическом аспекте, борьба, начавшаяся в 70-х гг. и плавно переросшая в драматичное тридцатилетнее противостояние. Сама Тридцатилетняя война выступала завершающей, третьей фазой процесса. В ходе ее были сведены на нет усилия католической стороны реставрировать свои позиции в Империи и протестантский мир получил окончательное признание в рамках имперской организации.

Вслед за Л. Ранке подобной схемы начинают придерживаться все крупнейшие знатоки эпохи, включая католических историков. Между 1555 и 1618 г., началом Тридцатилетней войны, проводилась неразрывная линия преемственности. Вся вторая половина XVI в. трактовалась лишь как предтеча грядущей драмы, где центральным явлением выступала католическая Контрреформация — воплощение самых реакционных и консервативных сил общества, мечтавших повернуть колесо истории вспять. М. Риттер, при всех своих видимых и скрытых симпатиях по адресу католических сил, сохранил ранкиановское членение. Он также говорил о Контрреформации, обособляя ее первыми десятилетиями после 1555 г. и роковым 1618 г., хотя для боннского историка контрреформационное движение виделось не столько мрачной попыткой консервативных сил католической Церкви и верных ей имперских князей отбить утраченные до 1555 г. позиции, сколько вынужденным (в целом) контрударом с целью положить предел чрезмерной агрессивности протестантов, прежде всего Пфальца, мечтавших довести до полной победы начатое в 1517 г. движение. Исследователь вкладывал в термин в общем тот же политический смысл, что и Л. Ранке, хотя и с несколько разными акцентами.