Денис Хрусталёв - Ледовое побоище в зеркале эпохи [Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере]

Пример Зейна, как, собственно, и его предшественников, показателен еще и в другом отношении. Путем совмещения властных полномочий прусского и ливонского ландмейстеров в одних руках руководство Немецкого ордена старалось воспрепятствовать развитию внутри ливонского подразделения сепаратистских настроений, подпитывавшихся недовольством бывших «меченосцев». Вслед за Зейном «прецептором» обоих орденских подразделений стал Анно фон Зангерхаузен (1254–1256) [727], которого сменил Бургхард фон Хорнхаузен (1256–1260), участвовавший в очередном походе на Жемайтию и погибший в битве при Дурбе (1260) [728]. Это поражение породило цепь неприятных для ордена коллизий — Великое прусское восстание 1260–1290 годов, отозвавшиеся в землях куршей и земгалов, заговор литовской знати против князя Миндовга 1263 года, завершившийся его убийством и расторжением союза Литвы с орденом, потерю Жемайтии. В истории ливонского подразделения Немецкого ордена 60–80-е годы XIII века были отмечены, главным образом, «повторным завоеванием Курляндии», завершившимся в 1267 году, и покорением Земгалии (1290), чем, кстати, объясняется серия поражений, которые ливонские рыцари понесли в те годы от восточных соседей.

В свете вышеизложенного приходится признать, что на начальном этапе присутствия Немецкого ордена в Ливонии «русские земли в качестве военной цели являлись для ордена объектом второстепенным» [729]. В 1236–1237 годах серьезного конфликта в его отношениях с Новгородом и Псковом не наблюдалось. Примерно в это время в Новгороде побывал «некто силен от Западныя страны, иже нарицаются слугы божия» рыцарь Андреас фон Вельвен («Андреяш»), который, что не исключено, пытался привлечь новгородцев к союзу против Литвы. В любом случае его миссия свидетельствовала о вполне мирном характере Русско-ливонских отношений на тот момент [730]. В 1241 году Вельвен, известный также под прозвищем Штирланд [731], выдающим его штирийское происхождение, замещал отсутствовавшего ландмейстера Грюнингена. В единственном сохранившемся документе за его подписью он называет себя не только ливонским ландмейстером (« Frater Andreas de Velven, domus Teutonicorum fratrum magister in Livonia »), но и «рижским магистром» ( magister rigensis ) [732]. В других случаях ландмейстеры, хоть и имели резиденцию в Риге, так себя не величали, что дает нам основание видеть в Вельвене главу (комтура, хаускомтура) рижского конвента. Тут уместно вспомнить, что со времен Ордена меченосцев главы крупнейших конвентов в латинских текстах обозначались как магистры [733]. Связь Вельвена с Ригой тем более очевидна, что у города к тому времени уже был договор с Псковом, оказавшим ордену помощь в роковом походе на Литву 1236 года [734]. Высокое положение этого рыцаря также не вызывает сомнения — после отъезда Грюнингена он будет избран ливонским ландмейстером (1248–1253) [735].

Таким образом, ни Грюнинген, который в 1240–1241 годах находился за пределами Ливонии, ни его заместитель Вельвен не могли инициировать русско-ливонский вооруженный конфликт 1240–1242 годов, поскольку в этот период усиленно готовились к наступлению в Курляндии и Зелонии, а помимо того старались не упустить шанса обрести владения на Эзеле (Саарема) и в Вике (Ляэнемаа) [736].

При подобных обстоятельствах мир ордена с Псковом и Новгородом был, как кажется, насущно необходим, однако в самый неподходящий момент — прямо накануне наступления в Курляндии, — он был нарушен. Возникает мысль о произвольности этой акции, что косвенным образом подтверждается отсутствием упоминаний о ее подготовке и проведении в официальной ливонской документации. Подобное молчание играет на руку тем историкам, кто склонен говорить о малозначительности событий, связанных с русско-ливонской войной 1240–1242 годов и Ледовым побоищем [737], хотя его можно объяснить и неосведомленностью ливонского ландмейстера и высшего руководства Немецкого ордена. Зная о положении дел внутри Ливонского ордена, в частности, о напряженных отношениях «тевтонского» руководства и «меченосцев», легко прийти к мысли о том, что именно эти последние, наряду с дерптским (тартуским) епископом Германом, несут основную ответственность за развязывание войны с русскими землями в 1240 году [738].

Русские летописи, повествующие о тех событиях, свидетельствуют об участии в походе на Псков братьев-рыцарей из Феллина («вельяндцев»), которые примкнули к отрядам из Дерпта («юрьевцам») и Оденпэ («медвежатникам») [739]. В «магистре», который командовал ливонским войском в сражении на льду Чудского озера, отдельные исследователи также склонны видеть комтура Феллина [740]. Имя рыцаря, замещавшего эту должность в 1242 году, к сожалению, неизвестно. В 1234 году феллинским комтуром являлся некто Рикольф, который, заметим, официально именовался «феллинским магистром» [741], а из всех его ближайших преемников по имени известен лишь Людольф, возглавлявший комтурию в 1248 году [742] и, по предположению Ф. Беннигхофена, также являвшийся «меченосцем» [743].

Нет сомнения в том, что в событиях 1240–1242 годов Феллин сыграл одну из ключевых ролей. Со времен Ордена меченосцев он представлял собою одну из наиболее мощных орденских крепостей, расположенную на пересечении двух стратегически важных направлений — в сторону Эстонии и Чудского озера. В процессе завоевания Эстонии Феллин служил ордену в качестве базы, и не исключена вероятность того, что магистр Волквин, приказавший отстроить в нем каменную цитадель, намеревался превратить его в свою главную резиденцию [744].

В северных конвентах, к числу которых принадлежал и феллинский, количество «меченосцев» было особенно велико. В Феллине же, надо думать, осело основное число рыцарей из расформированного конвента Ревеля и из Гариэна [745]. хотя и в этом случае общее число братьев-рыцарей в этой крепости вряд ли превышало два, от силы три десятка человек [746]. И это был один из самых многочисленных ливонских конвентов, что определялось не только стратегической и административной значимостью Феллина, но и тем, что там находился единственный в Ливонии орденский госпиталь (фирмерий) [747]. В состав феллинской комтурии входили, как минимум, два фогства — Саккала и Вайга, но конвентов в них не было [748].

Таким образом, собственно братьев-рыцарей в Феллине было не слишком много, однако крепость, располагавшая вместительным форбургом и укрепленным предместьем [749], служила базой для немецких «пилигримов», прибывавших в Ливонию с намерением принять участие в крестовом походе против язычников — эстов и литовцев. Призыв к нему, прозвучавший еще в 1237 году, сопровождался активной пропагандой [750], а потому, надо думать, в Феллине скопилось изрядное количество крестоносцев. Их участие в войне 1240–1242 годов выражено весьма слабо, поскольку русские летописцы вряд ли осознавали разницу между ними и рыцарями ордена, а автор Ливонской Рифмованной хроники, произведения откровенно апологетического, просто приписал ордену их заслуги. Установить количество «пилигримов», к сожалению, не представляется возможным, хотя те, кто бывал в современном Вильянди и видел руины средневекового форбурга, где кроме помещений для гостей некогда располагались складские помещения, мастерские, жилища братьев-священников, «серых плащей» и обслуживающего персонала, согласится с тем, что их не могло быть больше 50 человек одновременно.