Анатолий Хазанов - Экспансия Португалии в Африке и борьба африканских народов за независимость (XVI–XVIII вв.)

Принявших вассалитет вождей португальский королевский двор щедро одаривал, обхаживал и обласкивал, стремясь превратить их в послушные инструменты своей политики. Португальские короли имели обыкновение приглашать наиболее влиятельных африканских правителей и вождей или их детей в Португалию, где их обучали христианской доктрине, португальскому языку и стремились перевоспитать в «европейском духе» [41] Наиболее ярким примером этого является известный исторический эпизод, связанный с сыном короля Конго Аффонсу I — Энрике, который был обласкан португальским двором, воспитан в монастыре Иоанна Крестителя, представлен папе в Риме, а 5 мая 1518 г. был возведен в сан епископа [подробнее об этом см.: 72, с. 95, док. 2; 170, с. 76–77]. . Эта политика была начата, когда король Жуан II в течение трех лет принимал в Лиссабоне вождя племени жалофо [96, т. IV, гл. 3].

Таким образом, колониальная политика Португалии отличалась известной гибкостью. Преследуя всюду одну и ту же стратегическую цель — выкачать из колоний как можно больше богатств (вначале это были драгоценные металлы, затем — рабы), португальские колонизаторы меняли свою тактику в зависимости от места, времени и обстоятельств. Действуя то мечом и огнем, то крестом и кадилом, то кнутом, то пряником, используя то насильственные, то дипломатические методы, они установили свой контроль над многими африканскими племенами и народностями.

Практика заключения договоров с местными правителями и вождями и включение их в систему косвенного управления используются реакционными историографами в качестве аргумента при их попытках обосновать тезис о том, что португальская колониальная политика всегда была гуманной и дружественной в отношении колонизуемых народов.

Эти утверждения не находят подтверждения в исторической реальности. Эти сознательные и несознательные фальсификаторы истории, строя свои концепции, всегда упускают одно существенное обстоятельство, без которого любая из этих концепций оказывается построенной на песке, а именно, что само подписание договоров африканскими правителями было, как правило, не добровольным, а вынужденным актом, и что поэтому в большинстве случаев мы имеем здесь дело не со «свидетельствами дружбы», а с актами насилия.

Принуждая с помощью грубой силы вождей подписывать «договоры о дружбе», колонизаторы, пользуясь их неграмотностью, незнанием португальского языка и неосведомленностью в области европейской юриспруденции, нередко обманывали их, скрывая подлинное содержание документов.

Характернейшей чертой португальской колониальной практики был высокий коэффициент насилия, который увеличивался по мере роста, расширения и углубления колониальной экспансии. Этот коэффициент был тем выше, чем больше были возможности для безнаказанного функционирования военно-полицейского репрессивного аппарата, составлявшего ядро и главную рабочую часть огромной и сложной машины португальского колониализма.

Главным и доминирующим методом в обращении португальцев с коренным населением было насилие, основанное на применении военной силы. Португальская колониальная империя создавалась далеко не так мирно, как это пытаются изображать историографы, утверждающие, что главным методом создания империи было заключение добровольных и дружественных союзов с «туземными» правителями. Так, американский историк Р. Чилкоут, явно искажая историческую перспективу и стремясь задним числом реабилитировать португальских колонизаторов, пишет: «Черты колониальной политики четко определились в течение раннего периода экспансии и колонизации. Политическая цель состояла в том, чтобы контролировать Африку и другие районы, чтобы строить империю, основанную на дружественных союзах» [254, с. 14]. С этим тезисом нельзя согласиться. В действительности империя создавалась не мирными, а военными средствами: путем кровавых завоевательных войн, беспощадного подавления всякого сопротивления, карательных экспедиций, во время которых колонизаторы уничтожали африканское население, культуру и цивилизацию. Весьма характерно, что в течение нескольких веков наиболее употребительным официальным термином для обозначения португальских заморских владений было слово «конкистас», т. е. «завоевания». Применение этого термина в официальной документации того времени свидетельствует о том, что в ранние века колонизации португальцы признавали, что главный метод их политики на Востоке — прямой военный захват, подавление и насилие.

«Христианская конкиста, — пишет в этой связи Д. Уилер, — подразумевала существование языческого или неверного населения, причем характер португальского завоевания и администрации был чисто иберийским и средневековым» [418, с. 36]. Насилию отводилась первостепенная роль не только в колониальной практике, но и в колониальной теории португальских конкистадоров. Их идеологи пытались с помощью всякого рода теоретических и чаще всего теологических аргументов оправдать применение силы, ссылаясь при этом на «неполноценность» черной расы. Так, например, наш старый знакомый хронист Жуан де Барруш в оправдание садистской политики португальцев приводил следующий аргумент: «Если души тех, кто не исповедует христианство, все равно прокляты, то какой смысл считаться с их телами?»

Миссионер Франсиску де Гувейа, проживший несколько лет в государстве Ндонго, писал, что банту — это «дикари и варвары», которых нельзя обратить в христианство методами мирного убеждения. «Христианство в Анголе, — писал он, — должно быть введено силой, причем, как только банту будут обращены, они станут превосходными христианами» [235, с. 30]. Эту точку зрения разделял и хронист (XVII в.) Оливейра Кадорнега, проживший в Анголе более 40 лет, который доказывал, что «все эти языческие народы могут быть управляемы или подчинены не с помощью любви, а только с помощью грубой силы». Он утверждал, что банту можно держать в повиновении только драконовскими мерами. «С этими язычниками больше, чем с какой-либо другой нацией, действуй по принципу: "Да здравствует победитель!" Будучи неграми, они ничего не боятся, кроме телесных наказаний и бича… Это единственный метод, которым держали их в повиновении прежние губернаторы и завоеватели, и только таким путем мы могли сохранить то, что завоевали силой оружия в этих королевствах». Описав массовую зверскую экзекуцию над многочисленными вождями, которые были заподозрены в заговоре против португальского правления в 1624 г., Кадорнега наставительно замечает, что «этот пример останется незабываемым для будущих поколений, запугав и терроризировав всех язычников этих королевств, ибо только с помощью силы и страха мы можем сохранять наше положение над этими непокорными язычниками» (подчеркнуто мною. — А. X.) [цит. по: 238, с. 26–27].