Анатолий Хазанов - Экспансия Португалии в Африке и борьба африканских народов за независимость (XVI–XVIII вв.)

Генерал-губернатор Анголы Пайва Коусейру в опубликованной в начале XX в. книге «Ангола. Два года правления» писал, что в глубинных районах португальцы осуществляли свою власть через соба, причем никогда не вмешивались в их функции, за исключением совещательного арбитража в вопросах, касавшихся суда и налогов.

Выработанная португальцами в ходе колониальной практики система, при которой вожди и правители оказались вассалами короны и в то же время промежуточным звеном между колониальной администрацией и местным населением, окончательно лишила этих вождей инициативы и сделала их целиком зависимыми от европейских администраторов. В то же время она оказалась весьма удобной для Португалии, так как позволяла значительно уменьшить расходы и без того обычно пустой королевской казны на содержание административного аппарата, а также использовать освященный традицией авторитет племенных вождей как инструмент политического и идеологического влияния на массы африканского населения.

Таким образом, португальские колонизаторы создали такую модель колониального общества, при которой традиционные институты власти местного населения стали составными элементами навязанной ему извне военно-бюрократической диктатуры белого меньшинства. По словам реакционного португальского историка Тейшейры де Мота, «туземные вожди и старейшины поселений были интегрированы в португальскую иерархию и сотрудничают с администрацией» [401а, т. II, с. 54].

Однако следует подчеркнуть, что, как видно из содержащихся в источниках многочисленных свидетельств, племенные вожди включались в колониальную административную систему лишь в качестве ее низшего звена. Их функции были ограниченны, они не могли влиять на направление и характер португальской политики, последней инстанцией, принимавшей окончательные решения по всем сколько-нибудь важным вопросам, всегда были португальские власти.

Феодально-сеньориальный принцип, лежавший в основе отношений между Португалией и крупными африканскими государствами на самой начальной стадии их контактов, как нам кажется, нашел свое отражение в геральдике и титулах португальского монарха.

Еще в 1489 г. король Жуан II добавил к своим титулам титул «сеньор Гвинеи». После путешествий Васко да Гамы и Кабрала в Индию король Мануэл, принимая во внимание, по словам Барруша, «универсальное правило земли», что «вся честь, которую приобретают люди, если они подданные, а не суверены, заключается в их имени, а у королей — в их титуле», решил в 1501 г. добавить к титулу «сеньор Гвинеи» титул «сеньор мореходства, завоевания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Индии» [43, дек. I, кн. 6, гл. 1, с. 227]. Папа Александр VI утвердил эти титулы в 1502 г.

«Он взял этот титул не без основания и не случайно, — говорит Барруш, — а очень умело, справедливо и благоразумно, ибо с возвращением Васко да Гамы и особенно Педру Алвариша Кабрала он с их помощью действительно овладел всем, что они открыли, и это было одобрено и даровано ему папами» [там же].

Барруш много и подробно говорит о смысле и юридическом значении этих титулов. Он объясняет, что если Жуан II квалифицировался как сеньор Гвинеи, а не король Гвинеи, то это означало, что он не имел юридической власти над народом этой страны. Он приобрел лишь право владения ( senhorio ) над страной [там же, с. 227–228]; По мнению крупного знатока португальских хроник XVI в. Рэндлеса, «эти объяснения Барруша, видимо, указывают, что дон Жуан II считался скорее номинальным собственником территории, чем правителем над ее жителями. Значение senhorio должно было быть аналогично современному значению протектората» [373, с. 169].

Что касается титулов дона Мануэла, подчеркивавших, что он является сеньором мореходства, завоевания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Индии, то они должны были означать, что он считает себя имеющим право на эти три монополии. Барруш писал по этому поводу: «И так как он в этом открытии, которое послал сделать дона Васко да Гаму и Педру Алвареса (Педралвареса) Кабрала, открыл три вещи, которые ни один король и ни один принц по всей Европе никогда не пытался открыть, то он захотел принять титул, включавший эти вещи, самые важные на всем Востоке» [там же, с. 228–229].

В отличие от испанцев, португальцев в XVI в. мало интересовали проблемы юридического порядка, поставленные открытием новых земель и народов. В то время как в Испании положение индейцев в Америке стало предметом яростных дебатов теологов, философов и юристов и потребовалось вмешательство папы Павла III в 1537 г., чтобы индейцы были официально признаны не зверями, а людьми, португальцы вовсе не заботились о том, чтобы найти какие-то юридические аргументы для обоснования своей колониальной политики [373, с. 170–173].

Однако с самого начала после вступления Португалии в договорные отношения с африканскими обществами в ее политике явно прослеживается тенденция, направленная на изменение юридического статуса зависимых территорий, с тем чтобы превратить протектораты в колонии. В соответствии с этим после установления системы косвенного управления Португалия стремилась модифицировать ее, заменив ее в конечном счете системой прямого управления, которая лишила бы какой-либо автономии африканские политические институты, превратив их просто в органы исполнительной власти колониальной администрации.

Изучение взаимоотношений Португалии с африканскими государствами выявляет явно выраженную тенденцию к постепенной модификации этих отношений. Даже там, где на первых порах договорные отношения имели видимость равноправных партнерских отношений (как это было вначале с Конго, Ндонго, Мономотапой), португальские колонизаторы, не оставляя своих претензий на монопольную власть, постепенно трансформировали эти отношения, сведя их к системе протектората с характерным для него принципом косвенного управления, а затем установили монопольное прямое политическое господство, превратив эти территории в колонии в современном смысле этого слова.

Таким образом, отношения Португалии с ранними африканскими государствами претерпели значительную эволюцию, характернейшей чертой которой является постепенная трансформация отношений равенства и партнерства в отношения господства и подчинения. Эту тенденцию отмечает Э. Мондлане, который пишет: «Там, где традиционная политическая власть была сильна, а военная машина была в состоянии оказать серьезное сопротивление европейскому завоеванию, португальцы действовали более осмотрительно и проявляли большую осторожность. Для начала они завязывали контакты с сильными африканскими государствами, устанавливая дипломатические отношения и направляя португальских "послов" ко дворам крупнейших африканских правителей. Затем, после того, как португальцы в достаточной мере разведывали внутренние сильные и слабые стороны правительства, они вторгались в страну, используя в качестве предлога обычные измышления о "провокациях" или "защите белых поселенцев и миссионеров"» [343, с. 27].