Николай Борисов - Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины

Дмитрий Иванович не бежит на Двину, не пытается отсидеться в крепких городах, бросив деревни и села на произвол судьбы. Он принимает единственное, но требующее очень большого мужества решение: немедленно выступить против ближайшего врага на его «мамаевой земле», рассечь союзников, не дав им времени на соединение. Гонец с «поломянной» («огненной») вестью о Мамае прибыл в Москву 23 июля.

Дмитрий Иванович собрал военный совет. Решено начать общую мобилизацию. Сборный пункт — пограничный город Коломна; время — с 1 по 15 августа. Нужно было создать из разных феодальных отрядов армию примерно в 100–150 тысяч человек, что по тогдашним временам было огромным, небывалым войском. Армия Мамая, пришедшего «со всем своим царством» и наемниками, вероятно, превышала эту цифру, но все средневековые источники весьма неточно сообщают о численности своего и вражеского войска, и истины мы не знаем.

По обычаю тех времен великий князь получил напутствие от церкви, поддерживавшей борьбу с завоевателями. Летописи (может быть, несколько преувеличенно) подчеркивают роль игумена Троицкого монастыря (совр. Загорск) Сергия Радонежского.

20 августа, через трое ворот Кремля московские войска выехали навстречу неведомой судьбе. «Богатыри русские удальцы хотят ударити на великие силы поганого царя Мамая. Тогда великий князь воступи во златое стремя, взем свой меч во правую руку свою!». Полки ехали через Таганку, Котлы, Коломенское. Княгиня Евдокия, жена Дмитрия, и другие жены полководцев «взыде в златоверхий свой терем в набережный» долго смотрели в «стекольчаты окны» на уходивших… В Коломне был смотр собравшимся полкам и окончательное «уряжение». Дмитрий Иванович взял с собой в поход представителей крупнейшего купечества, ведшего торговлю с Крымом («сурожан»); взяты они были «видения ради», как свидетели предстоящих событий.

Выйдя 20 августа «с великою силою», Дмитрий Иванович сделал совершенно гениальный стратегический ход: вместо того, чтобы двинуться прямиком на Мамая, продолжая прежнее направление, он резко повернул свои войска на запад к устью реки Лопасни, куда стекались «остаточные» запоздавшие полки. Противник мог истолковать этот поворот, как стремление ударить, прежде всего, по войскам Ягайла. Возможно, что это испугало его и приостановило движение литовских войск. Последний известный нам пункт пребывания Ягайла — Одоев — в четырех переходах от Лопасни.

Перейдя Оку, Дмитрий медленно идет к Дону; медлительность его связана с тем же обстоятельством — стремлением не допустить соединения Мамая и Ягайла. Цель была достигнута. Мамай, который перед этим, по-видимому, шел на сближение с Ягайлом, вынужден был двинуться навстречу русским войскам. Возможно, что он продвигался не вверх по Дону (5 сентября он был в трех переходах западнее Дона, ближе к Ягайлу), а от водораздела Дона и Оки на восток, в многократно упоминаемое пространство между Доном и Красивой Мечей. Русские подошли к этому пространству левым берегом Дона и в ночь с 7 на 8 сентября под прикрытием мглы и тумана перешли Дон, оказались «за Доном», у устья Непрядвы, почему и вся битва на обширном Куликовом поле получила название «задонщины»; так названа и поэма, воспевающая это событие.

Великая битва началась на рассвете 8 сентября. Русские полководцы применили тактическую хитрость: заранее, под покровом утреннего тумана в дубраве «вверх по Дону» (севернее главных сил) был размещен засадный полк под командованием двоюродного брата Дмитрия — серпуховского князя Владимира Андреевича и шурина Дмитрия — князя Боброк-Волынского. Засада должна была вступить в бой в самый критический момент.

По древнему обычаю бой был предварен поединком богатырей, на который каждое войско возлагало большие надежды. Поединок был как бы гаданием о судьбе, предсказанием исхода битвы: то войско, чей богатырь одолевал противника, получало уверенность и в общей своей победе. С русской стороны поединщиком выступил Александр Пересвет. Два богатыря съехались в копья между полками «и спадоша с коней оба на землю и умроша…». Могила Пересвета находится в Москве в Старом Симонове.

Дмитрий Иванович перед боем снял с себя великокняжеские доспехи и поставил под главный стяг одетого в эти доспехи боярина Михаила Бренка. Татары много раз подрубали знамя и убили в конце концов мужественного Бренка, думая, что им удалось убить самого великого князя. Дмитрий же, облачившись в простые доспехи, принял, участие в битве. Он был нигде и был везде, в каждом воине, «став напреди, на первом суйме». Его удерживали, предостерегали, «многажды глаголяша ему: «Княже, господине! Не ставися напреди битися, но позади или на криле или негде в опришнем месте!» Но человек, поднявший почти всю Россию на тяжелый и суровый бой, достойно отвечал: «Да како аз возглаголю: «братья моя, да потягнем вси соодиного!», а сам лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в. том быти, но хощу, якоже словом, такожде и делом — напереди всех!».

Яростная битва продолжалась несколько часов, а по некоторым сведениям — до самого вечера. Войска Мамая начали одолевать русских; грозило убийственное преследование конницы… Но в этот точно уловленный момент «нукнув князь Владимир Андреевич (засадный полк) с правыя руки на поганого Мамая» и обрушился на ближайший, фланг противника. В битве произошел перелом. Русские опрокинули войска Мамая и начали преследование, «гоняше их на 30 верст» до-самой реки Мечи. В опустевшей ханской ставке (Мамай «сам-девят» бежал в Крым) были взяты богатые трофеи: оружие, доспехи, кони, волы и «вельблуды» (верблюды). С трудом воины нашли своего князя, заслужившего этой битвой на Дону славное имя Донского. Дмитрия искали в грудах трупов, через которые и «конь перескочить не мог»; он нашелся в дубраве израненый, с избитым доспехом, но живой.

Русские потери были неисчислимы. Во всех описаниях битвы сквозь радость полной небывалой победы сквозит глубокая печаль по поводу потерь, исчисляемых десятками тысяч. Погиб ряд князей, убито около 500 бояр и великое множество простых воинов из разных концов Руси. «Стал князь великый с братом своим князем Владимером Ондреевичем и с своими воеводами на костех. Грозно бо, брате, в то время посмотрети: лежать трупы христианьскиа, акы сенныи стоги, а Дон-река три дни кровью текла…»

Куликовская победа поразила весь окрестный мир: современник, выбравший для своей поэмы о задонщине такой великий образец, как «Слово о полку Игореве», писал: «Помчалась слава к Железным Вратам (Кавказ, у Каспийского моря), к Риму и Феодосии по морю и к Тырнову (в Болгарии) и оттоле к Царюграду (Стамбулу) на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове!». Почти полтораста, лет ордынское иго угнетало народ и тормозило развитие Руси. И вот — блистательная победа над тем полководцем, который хотел повторить, поход Батыя!