Дмитрий Прусаков - Природа и человек в древнем Египте

К бифуркациям социальной истории относятся, например, революции, подготовленные кризисами в экономической и политической сферах. Установленными на сегодня бифуркациями фараоновской цивилизации можно считать смены династий и (на более высоком хронометрическом уровне) Переходные периоды между Царствами. Социоестественная история, кроме того, выявляет и анализирует социально-экологические кризисы [ Кульпин 1990 , с. 37–105, 157–195] — бифуркации высшего порядка, возникающие как резонанс катастрофического ухудшения природной среды (естественного вмещающего ландшафта) и революционных процессов в обществе, когда "происходит изменение отношений личности и государства, понятий порядка, свободы, войны и мира… идет напряженный поиск новой системы хозяйствования, новых технологий, соответствующих иной системе координат, иных представлений о мире и о себе" [ Кульпин 1994 , с. 37]; в качестве канала эволюции социально-экологическим кризисам противостоят эпохи относительной социально-экологической стабильности.

Основные этапы истории природы и общества в Египте IV–II тыс. до н. э. демонстрирует синхронистическая таблица (см. Приложение), создание которой является первичной стадией исследования по методу СЕИ [ Кульпин 1988 ]. Мы сделали попытку связать социальную эволюцию древнего Египта с важнейшими из сопровождавших ее природных процессов: глобальными изменениями климата, эвстатическими колебаниями уровня Мирового океана, изменениями нильского стока и некоторыми другими. В результате в истории фараоновского Египта нами вскрыты три социально-экологических кризиса , представление о которых мы кладем в основу своей концепции СЕИ древнеегипетской цивилизации.

На исходе IV тыс. до н. э. в долине Нила началось формирование древнейшего государства. В эпоху правления I и II египетских династий (Раннее царство) закладывался фундамент цивилизации, которой в будущем, вплоть до "осевого " времени, было суждено играть одну из главенствующих ролей в судьбах Ойкумены. Уже на стадии этнического самоопределения египтяне заявили миру о своем существовании организованными военными набегами на сопредельные территории и попытками установить регулярные торговые контакты с переднеазиатским регионом. Египет Раннего царства часто рассматривается как вполне сложившееся централизованное государство, объединявшее дельту и долину Нила до I-го порога под властью деспотического царского дома. Вместе с тем, судя по ряду признаков, общественно-политический статус первых египетских царей во многом уступал таковому фараонов последующих эпох: раннединастические правители почитались как земные воплощения бога (Хора) — но еще не строили пирамид, в чем можно усмотреть незрелость идеологии божественной царственности, в свою очередь, вселяющую сомнение в зрелости тогдашнего египетского государства в целом; раннединастические правители носили обе короны, символизировавшие власть над Египтом — однако пока не обладали полной официальной титулатурой, которая позволила бы нам безоговорочно поставить их в один ряд с фараонами Старого, Среднего и Нового царств; ранние династы вновь и вновь выставляли себя усмирителями внутренних врагов и объединителями Верхнего и Нижнего Египта — но именно поэтому закрадывается подозрение, что окончательно сплотить страну под своей рукой ни одному из них так и не удаюсь, и по крайней мере до конца Раннего царства часть Египта по-прежнему не зависела от царского диктата. Так что же представлял из себя раннединастический Египет: прочное централизованное государство или только его прообраз? Палеоэкологические данные говорят о том, что древнеегипетская держава формировалась в весьма тяжелых, даже экстремальных природных условиях. Не вмешаюсь ли они в процесс самоорганизации Раннего царства? Предпримем первую попытку ответить на этот вопрос.

Естественный вметающий ландшафт, в котором зародилась и эволюционировала древнеегипетская цивилизация, вырисовывается вполне отчетливо. С севера он ограничивался в додинастический период Средиземным морем [ Stanley, Warne 1993b , р. 79, fig. 2], позднее — приморскими солеными лагунами и болотами, которые постепенно заняли почти всю наиболее пологую часть Дельты ниже современной 3-метровой изогипсы [13][ Butzer 1959с , S. 74 (32); 1975, 1047–1048, fig. 2; 1976, р. 24, fig. 4]. Северная граница отличалась некоторой динамичностью, перемещаясь как в силу природных причин (предполагаемого чередования средиземноморских трансгрессий и регрессий [ Прусаков 1995а; 1997в ), выдвижения края дельты Нила в море за счет речных наносов [ Stanley 1988b , р. 497; Stanley, Warne 1993а , р. 631–632], распространения в южном направлении болот [ Butzer 1959с , S. 71 (29) ff.]), так и в результате антропогенного воздействия, заключавшегося в первую очередь в осушении переувлажненных областей Нижнего Египта, которое достаточно активно и целенаправленно осуществлялось древнеегипетским государством в периоды его упрочения [см., например: Савельева 1967 ].

На запад и восток от нильской долины простирались знойные труднопроходимые пустыни, рассеченные пересохшими речными руслами — вади. Пустыни уже к концу додинастической эпохи подступили к заливным землям в течении египетского Нила, надежно отрезав население, тяготевшее к реке, от внешнего мира, и вынудив людей прочно осесть в речной пойме и ее ближайших окрестностях [см.: Butzer 1958с ].

Южный рубеж вмещающего ландшафта, на наш взгляд, совпадал с 1-м нильским порогом (находился близ современного Асуана), хотя указания на то, что тот представлял собой естественную границу, отделявшую древний Египет от древней Нубии [ Виноградов 1997а , с. 147; Кацнельсон 19486 , с. 192; Otto 1953 , S. 14, Janssen 1978 , р. 215], не являются достаточным основанием для подобного вывода: 1-й порог сравнительно легко преодолевался как в обход по суше, так и непосредственно по реке [ Kees 1961 , р. 100–101; Wilson 1965 , р. 12], будучи, таким образом, чисто условным природным пограничьем между двумя регионами. На самом деле с точки зрения ландшафтообразования существенно то, что, как полагают [см.: Fairbridge 1962 , р. 108], именно до 1-го порога плейстоцен-голоценовые колебания уровня Средиземного моря — базиса эрозии Нила отражались на режиме реки [ср.: Said 1993 , р. 54], регулируя процесс террасирования ее берегов, высоту разливов и (в голоцене) распределение по заливным землям пойменного аллювия. Южнее 1-го порога, судя по отсутствию соответствующих геологических признаков, влияния со стороны моря Нил не испытывал, и характер речной деятельности был здесь иным, [14]что сказалось на рельефе долины, на мощности аллювиального слоя и в итоге, несомненно, на темпах и географии распространения по берегам реки животного мира, а затем и людей. По 1-му порогу, в сущности, пролегла граница разных социо-природных систем с различным эволюционным потенциалом: уже хотя бы по причине узости древненубийской долины и недостатка в ней плодородных земель [см., например: Кацнельсон 1948б , с. 187–188; Trigger et al. 1983 , р. 43, 68, 116] здешние племена по сравнению с жителями областей в нижнем течении Нила имели менее благоприятные естественные стартовые условия хозяйственного освоения поймы: одомашнивания животных, перехода к земледелию и т. п. [15]В связи с этим представляется вполне закономерным, что несмотря на некоторое изначальное сходство неолитических культур Египта и Нубии [ Чайлд 1956 , с. 86 сл.], на исходе неолита нубийцы оказались обособленными от своих северных соседей, а в дальнейшем, окончательно отстав в развитии на этапе Первого социально-экологического кризиса древнеегипетской цивилизации (см. ниже), качественно отличались от египтян общественной организацией, укладом хозяйства и культурой.