Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Чтобы выжить, многие «литерники» шли в холуи к блатарям или «буграм» — зэкам-бригадирам, жившим посытнее и поспокойнее. «Контрики» развлекали их, «тискали романы» (пересказывали сюжеты известных авантюрных романов или сочиняли собственные истории), выступали в роли шутов. Такого «интеллигента» выводит Шаламов в рассказе «Артист лопаты». Заместитель бригадира Оська развлекает своего пьяного начальника:

«Оська… послушно пошёл в пляс, приговаривая:

Наша, одесская, бригадир. Называется “От моста до бойни”. — И преподаватель истории в каком-то столичном институте, отец четверых детей, Оська снова пошёл в пляс».

Другим «литерным» везло больше. Им удавалось пристроиться на ЛФТ — лёгкий физический труд: в лагерные больницы фельдшерами, санитарами, писарями, на другие должности, требовавшие грамотных исполнителей. Приказы и инструкции категорически запрещали использовать «политиков» на ЛФТ, однако необходимость в специалистах заставляла начальство нарушать запреты. Но при малейшем неудовольствии их могли вышвырнуть на лесоповал или в шахту. Чтобы удержаться, надо было постоянно угождать, подстраиваться. Что многие «литерники» и делали. Это не могло укрыться от зоркого арестантского взора. И вскоре они превратились в «литёрок» — отпетых холуёв.

«Политиков» нередко отличали жадность, замкнутость, подозрительность. Они предпочитали общаться с себе подобными, не делиться с остальными сидельцами (в которых видели уголовников и «врагов социализма»). В прошлой вольной жизни «литёрки» были «элитой». На воле они стояли в стороне от бурь и потрясений, довольство и достаток считали нормой жизни. На этапе, в камере в крайнем случае делились с ближайшим товарищем своего круга. Делить на всех для них казалось диким. А вдруг ты подкармливаешь бандита или кулака?! Считая себя осуждённым несправедливо, «литёрка» воспринимала остальных как «настоящих преступников». Именно поэтому презрение и ненависть к «политическим» были характерны не только для блатных — они находили поддержку среди «мужицкой» массы. А крестьянские парни тянулись к «блатному братству». «Босяк» и «мужик» легче понимали друг друга, нежели «контрика». Он был не их круга.

И вот теперь решите сами: мог ли в конце 1930-х арестантский мир дружно запеть песню, сочинённую «литёрками» по поводу какого-то только их и касающегося указа?! Исключено.

Да и самим «литёркам» было не до сочинительства. Это время пришло позднее. Ряд самых известных и пронзительных шедевров лагерного песенного фольклора — «Я помню тот Ванинский порт», «Не печалься, любимая», «Угль воркутинских шахт» — создали, несомненно, профессиональные поэты. Но они, уже прошедшие к тому времени огонь и воду, выражали страдания общей арестантской массы. А в период Большого террора «контриков» никто особо не слушал: страшно далеки они были от народа…

Наконец, нельзя пройти мимо ещё одной версии, которую выдвинул Евгений Пинаев — автор очерка «Зона комфорта. О художнике Льве Вейберте». О своём герое Пинаев пишет: «Душой и делами он находился в лесах и горах милого ему Северного Урала, куда попал в начале Отечественной войны, как человек подозрительной национальности, по сталинскому указу. Вождь народов полагал, что немец, даже свой, доморощенный, должен если не хлебать лагерную баланду, то работать за колючей проволокой, с автоматчиками на вышках… Трудовая армия — это не та армия, где дают ордена за трудовые подвиги. Здесь иное. “Кого ни спросишь, у всех указ”, а это значит — лесоповал, лесозавод, угольный разрез Богословскугля… Пресловутый указ действовал до 1949 года».

И далее автор не раз повторяет в связи с советскими немцами ту же песенную строку. Пинаев имеет в виду указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 года. Этим актом была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья, а все жители немецкой национальности депортированы в глубь страны. Указ прямо обосновал эту меру национальной принадлежностью граждан:

«По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населённых немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, — следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в Республике немцев Поволжья или прилегающих районах, и случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьёзных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить всё немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землёй и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землёй районы Новосибирской и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.

В связи с этим Государственному Комитету Обороны предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселяемых немцев Поволжья землёй и угодьями в новых районах.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. КАЛИНИН

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. ГОРКИН».

После публикации указа населению было приказано в течение 24 часов подготовиться к переселению и, собрав минимум имущества, прибыть в пункты сбора. Позже депортация коснулась почти всего немецкого населения, жившего в Европейской России и Закавказье, не занятых вермахтом. В годы войны было переселено до 950 тысяч немцев. Кроме того, в сентябре 1941 года многие советские немцы были отправлены с фронта в тыловые части.

На новых местах часть депортированного немецкого населения, начиная с января 1942 года, мобилизуется в так называемые «рабочие колонны» — трудовые армии. Мобилизации подлежали мужчины от 15 до 55 лет и женщины от 16 до 45 лет (кроме матерей с детьми до трёх лет) — строить заводы, работать на лесозаготовках и рудниках. Трудармейцы не были осуждены, они сохраняли все гражданские права, за исключением права на свободу передвижения и выбора вида деятельности. Евгений Пинаев допускает неточность: трудармии были расформированы не в 1949-м, а в 1947 году. Однако немцам запрещалось возвращаться к месту прежнего проживания в Европейской части СССР и на Кавказе. В 1946–1951 годах их поставили на учёт спецпоселений и ежемесячно отмечали в комендатурах. Такая ситуация сохранялась до 1956 года.