Александр Сидоров - Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Лагерники вполне могли бы в простоте своей спутать указ и постановление. Но спутать указ и статью Уголовного кодекса — это исключено. Да и сроки у «тридцатипятников» не были по тогдашним меркам огромными: «десятку» отмеряли нечасто, народ подбирался в основном для строительства канала, которое никто на десять лет растягивать не собирался. В 1933 году, когда ББК был принят в эксплуатацию, из ста с лишним тысяч зэков на свободу досрочно вышли более 12 тысяч человек, сроки были сокращены почти 60 тысячам.

Хотя позднее власть провернула остроумную операцию. До сих пор в простонародье бытует известная поговорка. Когда кто-то произносит слово-паразит «вот», ему отвечают: «Вот! Дали ему год, а отсидел двенадцать месяцев!» Соль шутки, на первый взгляд, заключается в том, что год — это и есть двенадцать месяцев, то есть какие бы поблажки тебе ни сулили, всё равно придётся отбыть весь срок. Между тем горькая ирония состоит в другом. Первоначально поговорка звучала несколько иначе: «Вот! Дали ему год, отсидел двадцать четыре месяца — и досрочно освободился!» Прибаутка появилась в 1936 году, когда в ГУЛАГе были отменены зачёты рабочих дней. До этого в лагерях ударникам два дня работ засчитывались за три дня срока, а с 1933 года — даже за четыре. В 1936 году глава НКВД Генрих Ягода отменил эту практику. А многие арестанты, которые досрочно освободились ещё до отмены зачётов, были возвращены в лагеря — досиживать оставшийся срок! То есть фактически эти лагерники вышли на свободу значительно позже, чем должны были согласно первоначальному приговору — вместо года «отсидели двадцать четыре месяца».

Однако такого поворота событий никто из «беломорских» зэков предугадать не мог, чтобы заранее вставить в текст арестантской песни…

Следующая дата, к которой исследователи приурочили создание лагерного романса, — 1937 год. Леонид Южанинов в документальной повести «Северный этап» пишет:

«Шёл 1934 год. Сталинский режим ещё показывал миру “гуманизм”. Через три года он наберёт силу, возьмёт страну в “ежовые рукавицы”, а различные психологические опыты над заключёнными сменятся физическими издевательствами и расстрелами. Тогда и запоют:

О каком именно указе идёт речь, уточняет в «Крутом маршруте» Евгения Гинзбург: «Ей отвалили столько потому, что её суд пришёлся на пятое октября тридцать седьмого. Тут как раз вышел новый закон, установивший новый максимальный срок тюремного заключения — двадцать пять вместо десяти». Документ, на который ссылается Гинзбург, — это постановление ЦИК СССР, правда, не от пятого, а от второго октября 1937 года, «О замене высшей меры наказания (расстрела) лишением свободы до 25 лет». Хотя формально наказание смягчалось, на деле выходило, что суды теперь могли намного более жёстко карать обвиняемых, поскольку ограничение «не свыше 10 лет» уже не действовало. Возможно, именно в это время появилась знаменитая присказка «Опять — двадцать пять».

Вот вам и «этап на Север, срока огромные»! И пересылка на Красной Пресне начала действовать как раз в 1937 году (по другим сведениям — в 1938-м). И на Воркуту стали гнать народ примерно в то же время — с мая 1938 года. Размах репрессий тоже впечатляет: за контрреволюционные преступления и антисоветскую агитацию арестовано более полутора миллионов человек, большинство из них осуждены.

Правда, к 25 годам лишения свободы приговорены всего 1728 человек. «Два червонца» получили ещё меньше — 1515 человек. 15 лет лишения свободы суд отмерил для 5043 человек. 626 534 репрессированных отделались сроками ниже 10 лет; эта мера была предусмотрена и ранее, поэтому особо не впечатляла. Таким образом, за два года постановление от 3 октября 1937 года коснулось менее десяти тысяч арестантов. Так что строка «кого ни спросишь, у всех Указ» явно не ко двору. Скорее, таких «указников» надо было искать по этапам, как иголку в стоге сена.

Итак, никаких особых репрессивных указов для проведения Большого террора не существовало. Хватало печально известной «политической» 58-й статьи УК РСФСР с множеством подпунктов. К тому же действовало так называемое Особое совещание при НКВД СССР, которое рассматривало дела обвиняемых во внесудебном порядке, по «ускоренной программе». При этом в приговорах фигурировала не статья УК, а аббревиатура, которая обозначала преступление, инкриминированное обвиняемому: АСА (антисоветская агитация), АСВЗ (антисоветский военный заговор), ЖВН (жена врага народа), КРА (контрреволюционная агитация) и т. д. Те, кого судили «по литерам» (или, в переводе с латыни, «по буквам»), на арестантском жаргоне получали прозвища «литерники», «литерные», «литёрки».

Любопытный факт: на блатном жаргоне валет, дама, король и туз именуются «картинками», остальные же мелкие карты — «литёрками». Но почему? Ведь на них (в отличие от «картинок») букв нет — одни цифры! Ответ на эту загадку поможет нам понять, почему песня «Этап на Север», если бы она родилась среди «контриков» в конце 1930-х годов, никогда не была бы подхвачена общей массой лагерников.

Для начала — коротко о сталинской политике «борьбы с контрреволюцией». Её основной удар направлялся на уничтожение старой большевистской гвардии и связанного с нею советско-партийного аппарата. Эти люди умели разрушать, но не были способны созидать. К тому же старые большевики ставили себя на одну доску со Сталиным, своим «боевым товарищем». Однако вождь уже вошёл в роль Отца народов, ему нужны были не товарищи, а подданные. «Старики» были обречены уступить место бюрократии нового типа, но примириться с этим не хотели. И их убирали — нередко вместе с семьями. Уничтожали военных, деятелей культуры и прочих, близких прежней большевистской власти. На смену пришёл новый клан, объявив представителей прежнего «врагами и шпионами». От политики разрушения «старого мира» вождь перешёл к державности, останавливая процесс разрушения государственности, запущенный большевиками. Сталин возвращался к истории старой России, её героям (Александр Невский, Пётр Первый, Суворов, Кутузов и т. д.), возрождал уважение к институту семьи, к прежним традициям, свёртывал репрессии против церкви, заигрывал с казачеством и т. д. «Истинные коммунисты» с этим примириться не желали. Троцкий написал даже труд «Преданная революция», и позиции его приверженцев в 1930-е годы были довольно сильны.

Поэтому наиболее радикальных Сталин в годы Большого террора предпочёл уничтожить физически: за два года было расстреляно 681 692 «политика»! А остальные были брошены в лагеря.